Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны

– Ну как же? – В голосе валькирии прозвучало самое искреннее удивление пополам с недоумением. – Разве, совершая предательство, человек не понимает, что именно он делает? И как следует оценивать его поступок? В моем понимании любой предатель и ренегат – подлец, но не дурак же, не отдающий себе отчёта?

– В том и разница между ними и тобой. Они таких вещей действительно не понимают. Как слепые от рождения не представляют, что такое голубое небо и как на нём выглядит малиновый закат…

И дальше Ляхов начал растолковывать девушке тонкости психологии людей, подобных Воловичу, причём в столь точных и выверенных периодах [145], иногда не совсем приличного содержания, что Людмила, не служи она уже два года в российской армии, непременно должна была залиться краской и прервать жениха возмущённым вскриком.

Михаилу вдруг показалось, что Вадим знает о том, что их подслушивают, и адресуется не к подруге, а непосредственно к нему, чтобы уязвить побольнее и выразить всю степень своего презрения.

«Ах ты!.. – подумал Волович. – Я, значит, такое же дерьмо, как генерал Власов! А сам-то ты кто? Весь в белом? А услугами подобных мне с улыбочкой благодарности пользуешься… Потому я вас всех ещё сто раз продам, снова куплю и посмотрю, как вы на МОЕЙ веревочке выплясывать будете!»

Пожалуй, он счёл бы себя гораздо меньше оскорблённым, будь подобные характеристики и умозаключения высказаны ему в лицо прилюдно. Там можно было бы сделать мину оскорблённого достоинства, страдающего от ненависти «бессмысленной черни», и найти подходящие слова, чтобы дезавуировать оппонента. Полемистом Волович был опытным и, пожалуй, в словесной дуэли имел шанс свести счёт хотя бы вничью. Но когда ты слышишь такое , не имея возможности ответить, а девушка, весьма тебе не безразличная, заливисто и явно одобрительно смеётся…

Тут, господа, даже вызов на дуэль не принёс бы удовлетворения. Не тот вариант. На дуэли и сам пулю схлопотать можешь. Иначе нужно – без спешки и наверняка. Вы обо мне такого мнения? Хорошо же. Вам придётся убедиться, что я гораздо хуже. Для вас. И пусть участь некоего Эдмона Дантеса покажется вам не более чем мелкой неприятностью, не заслуживающей внимания.

Как именно он будет мстить, тоже как Дантес, но из второго тома или иным образом, Волович ещё не решил, но то, что месть будет ужасна и неотвратима, он осознал мгновенно. Мало кто подозревал об этом, но с юных лет Михаил умел ненавидеть и уязвлять противника талантливо и изощрённо. Можно сказать – со вкусом. И не важно, кто имел несчастье навлечь на себя это чувство – демонстративно отказавшая ему на выпускном вечере одноклассница или целое, имевшее неосторожность в чём-то разочаровать и унизить Воловича государство.

– Только ты, Людок, пожалуйста, не демонстрируй ему свою неприязнь столь наглядно. Полюбезнее будь. Нам с этим кадром ещё работать и работать. Тем более возбуждаешь ты его. Пусть он лучше онанирует на твою фотографию, украдкой телефоном сделанную, глядя, чем злобу копит…

– Фу, какие гадости ты говоришь. – По тону Людмилы Волович представил, какое у ней стало выражение лица. – Это ж только вообразить – стошнит…

Продолжая свой внутренний монолог, по накалу страсти не уступающий годуновскому, про «мальчиков кровавых», Михаил бесшумно вернулся к порогу своей комнаты и уже оттуда начал оглашать квартиру шутливыми стенаниями, призывая кого-нибудь из хозяек квартиры откликнуться.

Здесь последние дни постоянно находились Людмила Вяземская, в качестве выздоравливающей , Герта, совмещающая должности охранницы и сожительницы Мятлева, и исполняющая роль вроде как коменданта этого погранпункта между двумя мирами Галина Яланская.

Кто-нибудь непременно отзовётся на его призывы, вполне вписывающиеся в роль, которую он для себя придумал при общении с девушками «вне службы».

И хотелось ему, чтобы это была не Людмила. Он с самого начала их знакомства спокойно общаться с Вяземской не мог, хотя и не показывал вида. Прав, чёрт возьми, этот хам Ляхов. Слишком сильно она на него воздействовала и внешностью, и гормональным фоном, да и психологически тоже. Испытывая одновременно сексуальное влечение и неконкретный, но отчётливый дискомфорт, Михаил предпочитал (особенно наедине) говорить с ней покороче и по делу, стараясь с независимым видом скользить взглядом мимо её глаз, да и всей фигуры в целом. Но по ночам нередко представлял «валькирию» (придумают же названьице) в самых соблазнительных для себя и унизительных для неё позах и положениях.

Однако именно Людмила немедленно появилась, будто и не общалась только что со своим дружком за тремя поворотами коридора, а за нею почти сразу и Герта, одетая по-походному, явно в город собралась, неизвестно только, в какой именно.

– Что случилось? – спросили обе почти в унисон и на самом деле выглядели как минимум встревоженными. Не знал бы Волович об их истинном отношении к нему – непременно бы в очередной раз купился .

– У тебя что, кровотечение открылось? – предположила Герта, изгибаясь, чтобы заглянуть за спину журналиста, на его задний фасад.

– При чём тут кровотечение? Я просто погромче позвал, стены у вас тут толстые и двери…

– А, ну и слава богу, – с видимым облегчением вздохнула Герта, а Людмила пренебрежительно скривила губы. Мол, понаехали тут, да ещё и выпендриваются.

– Тогда что, проголодался? – спросила она.

– Ну что вы всё о низменном? – шутливо, с широкой улыбкой удивился Волович. – Тут, барышни, такое дело… Мне в город надо, с руководством право на свободу передвижения согласовано, – сам не понимая почему, будто оправдываясь, пояснил Волович, – а одеться как бы и не во что. Ну, в смысле, для нового содержания как бы и новая форма требуется, чтобы, значит, вполне соответствовать…

Михаил представил, как воспринимаются его слова со стороны, и ужасно сам себе не понравился. Беззубое вяканье какое-то, словно пацан, схваченный за ухо во время написания матерного слова на заборе, пытается объяснить, зачем он это делал. Всё-таки не получилось сразу взять себя в руки как следует. Надо срочно менять тональность, а то заподозрят что-то.

– Ну так а мы при чём? – спросила Вяземская весьма прохладным тоном. Ничего не могла поделать, несмотря на предупреждение Вадима. Да ещё и его последние слова. Девушку передёрнуло… Людмила знала о впечатлении, которое производит на Воловича, и при этом сильно его недолюбливала по целому ряду причин. Главная, ещё давнишняя, идущая со дня первого знакомства, когда неким подобием свойственного всем валькириям телепатического чувства она уловила адресованный ей эротический посыл, причём носивший самую что ни на есть грубую и примитивную форму.