Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (сборник)

– Бабочки летают, – поправил Фомин. – А здесь больше подходит «нырять».

– Точно, – подтвердил Тимофеев. – У Тахиона несколько раз проскальзывало. Так о чем я: ежели привести ретромотив в движение, то он нырнет в прошлое и вернется туда, откуда начал свой путь, с секундным запозданием. Поэтому никто ничего не успеет заметить.

– А смысл? Чего мы этим добьемся?

– Уверяю тебя, смысл есть. Я убежден, что нам повезет больше, чем их спасателям. Мне интуиция подсказывает. Не могу объяснить почему…

– Вообще-то это авантюра, – веско промолвил Фомин. – У нас в морской пехоте за такие дела лишали увольнений в город на месяц. Но только в том случае, когда риск себя не оправдывал.

– Николай, – торжественно сказал Тимофеев. – Если сорвется, я сам себя посажу под арест на целый месяц. До самого сентября.

Фомин молчал, задумчиво грызя нераскуренную папиросу.

– Ты давай решайся, – проговорил Тимофеев. – Такого шанса больше не представится. Через несколько минут Тахион махнет домой, ищи его после этого вместе с ретромотивом… Самому мне такую машину пока что не сделать, да я и слово дал. Но я убежден, что между шестым и восьмым веком нас что-то ждет. Или кто-то. Нас там встретят, как встретили твою Вику.

– Мою? – растерялся Фомин. – Какая же она моя?

– Чудак ты! – рассердился Тимофеев. – Спасешь – будет твоя! Разве может девушка не полюбить своего избавителя?! Да пусть и не полюбит, что же – ее и выручать не надо? Или, может быть, – пошел он на откровенный шантаж, – ты, Коля, дрейфишь?..

Фомин, разумеется, осторожничал. Он всегда был нормальным человеком, с естественными реакциями на окружающую действительность. Но вот чего он не мог вынести – так это подозрения в трусости.

– Болтаем попусту, – сказал он, выплюнул папиросу и одним движением очутился на пассажирском сиденье ретромотива.

Тимофеев обрадованно затолкал чемодан ему под ноги, а сам занял место водителя.

– Двинули? – весело спросил он.

– Двинули!

– В шестой век?

– В шестой!

Тимофеев набрал полную грудь воздуха и вдавил клавишу «туда» до отказа.

В глазах у него потемнело. Тусклая коридорная лампочка погасла, будто задутая порывом ветра. Все закаруселилось в голове и мерзко отдалось в желудке. Ощущение было такое, словно валишься в самолетике для внутренних авиалиний с огромной высоты куда-то на такое далекое свежевспаханное поле. И полная безысходность: знаешь, что все равно не свалишься, что никто тебе не поможет и что лететь еще не меньше часа…

Но полет оборвался прежде, чем Тимофееву стало запредельно плохо. Ретромотив дрогнул, словно уткнулся в мягкую, но непреодолимую преграду, и встал.

– Тимофеич, – услышал народный умелец из-за спины. – Что-то не похоже на шестой век.

Они находились в центре прекрасно освещенного зала на круглой огороженной площадке. В огромные окна било полуденное солнце, в живописно-синем небе сновали крыломашущие аппараты. А вокруг в позах крайнего изумления застыли люди, будто пытаясь изобразить знаменитую немую сцену из «Ревизора».

– Куда ты меня завез? – прошипел Фомин.

– Коля, – смутился Тимофеев. – Очевидно, сработал аварийный возврат, и мы сейчас в тридцатом веке. Ретромотив рассчитан только на челночные рейсы, туда – обратно… Вот здорово! Вообрази только: мы с тобой в нашем собственном будущем!

Один из людей, остолбенело торчавших вдоль стен, внезапно воскликнул:

– Позвольте! Да ведь это же Виктор Тимофеев!

Последний не успел вдоволь насладиться сознанием своей популярности. Суровый тычок в спину вернул его с небес на землю.

– После раскланяешься, – зашептал Фомин. – Нам в шестой век надо. И поскорее, пока не ссадили, как пацанов.

– Легко сказать, – проворчал Тимофеев, смятенно хватаясь за какие-то малопонятные рычажки на панели перед собой. – Допустим, нырнем мы обратно в двадцатый век, а глубже-то как? Челночный принцип, пропади он пропадом! Так и зациклимся на месте… Ага, вот оно что!

И он поднял неприметный тумблерок с подписью «Пр. фин», что, по его предположениям, означало движение по оси времени с промежуточным финишем.

– Какое сегодня число? – спросил он в панике. – Я забыл!

– Число?.. – опешил Фомин. – А хрен его… Кажется, седьмое… Нет, восьмое!

Тимофеев успел набрать нужную дату и нажать клавишу «туда» прежде, чем сердитые потомки, не на шутку озабоченные подобной самодеятельностью со стороны предков, стащили их с ретромотива.

Просторный зал сменился родным захламленным коридором с пыльной лампочкой под серым потолком. Из-за двери доносились голоса Тахиона и Светы.

– Ну, Тимофеич, – сказал Фомин. – Теперь не подкачай.

– Постараюсь, – усмехнулся тот.

Ретромотив тряхнуло, в голове снова поднялась гнусная круговерть… А затем Тимофеев с удивлением обнаружил себя кувыркающимся через панель управления и ласточкой парящим над тем самым свежевспаханным полем, куда ему так хотелось упасть в своих тошнотворных иллюзиях. Спустя мгновение он ткнулся носом в горячую, хорошо взрыхленную землю и затих, испытывая великое облегчение.

12. Что бы это могло быть

– Откуда я знаю? – пожал плечами Тимофеев, отскребая жирные земляные комья от брюк. – Но могу утверждать со всей ответственностью, что до шестого века мы не долетели.

– Верно, – согласился Фомин. – На табло 624 год. Надо полагать, ты опять что-нибудь не так сделал.

– Ошибаешься, Николай, – возразил Тимофеев. – Нас, кажется, действительно встретили. Но подумать только: мы с тобой в седьмом веке! Мог ли ты, почти дипломированный историк, мечтать о таком?

Фомин молча обошел накренившийся ретромотив, ласково похлопывая его по бокам. Ему стыдно было признаться даже самому себе в том, что сильно хотелось, пока еще не поздно, вскочить на эту приемистую лошадку, пришпорить ее как следует и рвануть домой во все лопатки. И прекратить это неслыханное историческое хулиганство. Ну, там, сообщить Тахиону про незримый барьер в 624 году, который помешал им беспрепятственно проследовать к истокам шестого столетия. И пусть старшие товарищи из фантастического будущего примут меры. С их-то подготовкой им проще будет разобраться что и к чему, и не исключено, что им наконец удастся раскрыть тайну исчезновения девушки Вики.

Без его, Фомина, участия?..

Ретромотив увяз посреди тщательно распаханного клочка земли, со всех сторон окруженного стеной леса. Высоко в зените зависло доброе летнее солнышко. «Повезло, – подумал Фомин. – Могли бы выпасть в зиму. Какой бы от нас тогда вышел толк?» Несусветно большие деревья гудели на высоком ветру черными кронами. Где-то неподалеку слышался вполне обыденный стук дятла. И все же Фомину здесь не нравилось. Не лежала у него душа к тому, что влепились они точно в центр этой кропотливо расчищенной, разровненной полянки, будто она нарочно была приготовлена для финиша всяких там ретромотивов с неумехами-водителями. Что хвоя на высоченных соснах не по-хорошему черная. И что у самого Фомина, кроме голых рук, нет ничего, чтобы защитить в случае опасности себя и этого славного лопушка Тимофеева.