Дэйв Эггерс - Сфера

Толпа загоготала, загикала, захихикала.

Мэй склонилась к Энни:

– Погоди, какая сенатор?

– Уильямсон. Не слыхала? Замели на всяких дикостях. Она под следствием – полдюжины обвинений, куча нарушений этики. У нее на компьютере нашли – сотня странных поисковых запросов, загрузок, местами полная жуть.

Мэй невольно подумала о Фрэнсисе. И снова сосредоточилась на Стентоне.

– Даже если ваша работа – швырять человеческие фекалии на головы престарелым гражданам, – продолжал тот, – уровень одобрения вашего профессионализма все равно будет выше одиннадцати процентов. Что тут можно сделать? Как восстановить народную веру в законно избранных представителей? Я счастлив сообщить, что в нашей стране живет женщина, которую всерьез беспокоит этот вопрос, и она работает над решением. Поприветствуйте Оливию Сантос, представителя Четырнадцатого округа.

Из-за кулис, размахивая руками над головой, вышла коренастая женщина лет пятидесяти, в красном костюме и желтом цветастом шарфе. Судя по редким вежливым хлопкам, немногие в Большом зале были в курсе, кто она такая.

Женщина остановилась подле Стентона, сцепив руки перед собой, а он чопорно ее приобнял и сказал:

– Тем, кому нужно освежить в памяти обществоведение, напоминаю, что член конгресса Сантос представляет наш избирательный округ. Если вы ее не знали – ничего страшного. Теперь знаете. – И он повернулся к Сантос: – Как ваши дела?

– Прекрасно, Том, просто прекрасно. Очень счастлива здесь оказаться.

Стентон, как мог, изобразил теплую улыбку и вновь повернулся к залу:

– Член конгресса Сантос анонсирует нам очень важную перемену в истории правительства. Это будет шаг к абсолютной прозрачности, которой мы добивались с самого рождения представительной демократии. Прошу.

Стентон отступил в глубину сцены и сел на высокий табурет. Теперь сцепив руки за спиной, Сантос приблизилась к рампе и оглядела зал.

– Совершенно верно, Том. Я не хуже вашего понимаю, как необходимо гражданам знать, чем заняты их представители. Это же ваше право, так? Вы вправе знать, как они живут. С кем встречаются. С кем беседуют. На что тратят денежки налогоплательщиков. До сих пор ответственность их была произвольна. Сенаторы и представители, мэры и члены муниципальных советов временами публиковали свой график, давали гражданам доступ того или иного уровня. Но остаются вопросы. Зачем они встречаются с бывшим сенатором, ныне лоббистом? Откуда у такого-то конгрессмена сто пятьдесят тысяч долларов, которые ФБР обнаружило у него в холодильнике? Как сенатор сякой-то умудрялся крутить роман за романом, пока его жена лечилась от рака? Вы, граждане, платите чиновникам, а они тем временем грешат направо и налево, в масштабах не просто плачевных и недопустимых, но излишних.

Кое-кто зааплодировал. Сантос улыбнулась и кивнула.

– Мы все хотели и ждали от наших избранных лидеров прозрачности, но добиться этого в полной мере не удавалось – не было технологии. А теперь она есть. Как доказал Стюарт, легче легкого предоставить всему миру полный доступ к твоей повседневной жизни, чтобы люди видели то, что видишь ты, слышали то, что ты слышишь и говоришь. Спасибо тебе за храбрость, Стюарт.

Теперь все захлопали Стюарту с жаром – кое-кто уже догадывался, к чему клонит Сантос.

– И я намерена вслед за Стюартом ступить на путь просвещения. Я покажу, какой может и должна быть демократия: совершенно открытой, целиком прозрачной. С сегодняшнего дня я буду носить такой же прибор, как у Стюарта. Все мои совещания, каждое мое слово станут известны избирателям и всему миру.

Стентон слез со стула и подошел к Сантос. Оглядел сферическое собрание.

– Давайте поаплодируем члену конгресса Сантос?

Но зал уже хлопал. Кто-то загикал, кто-то засвистел, Сантос просияла. Пока зрители бушевали, из-за кулис вышел техник и повесил Сантос на шею кулон – видеокамеру, но поменьше, чем у Стюарта. Сантос прижала объектив к губам. Зал взревел. Спустя минуту Стентон воздел руки, и толпа притихла. Стентон повернулся к гостье:

– Итак, все ваши разговоры, все совещания, вся жизнь с утра до вечера будет в прямой трансляции?

– Да. На моей сферической странице. Ежесекундно до отбоя.

Зал опять зааплодировал, Стентон подождал, а затем вновь попросил тишины.

– А если ваши собеседники не захотят транслировать беседу?

– Ну, значит, беседа не состоится, – ответила она. – Либо ты прозрачен, либо нет. Либо несешь ответственность, либо нет. Кто и что хочет сказать мне такого, что нельзя повторить на публике? Какие элементы представительной функции нужно скрывать от людей, которых я и представляю?

Ее заглушали аплодисменты.

– И впрямь, – сказал Стентон.

– Спасибо! Спасибо вам! – сказала Сантос и поклонилась залу, молитвенно сложив руки. Минуты шли, аплодисменты не смолкали. Наконец Стентон снова призвал к тишине.

– И когда вы приступаете к этой программе? – спросил он.

– Не откладывай на завтра, – ответила она. Вдавила кнопку камеры – и на гигантском экране появилась картинка. Зрители очень отчетливо разглядели себя и одобрительно заорали. – Для меня история начинается сегодня, Том, – сказала Сантос. – И я надеюсь, что вскоре она начнется для прочих избранных лидеров этой страны – и всех демократических государств.

Она поклонилась, опять сложила руки и зашагала со сцены. У левых кулис остановилась:

– Туда мне не надо – слишком темно. Я лучше сюда.

Вспыхнули люстры, и она ступила со сцены под яркий свет, а в зале внезапно проступили тысячи людей, и все они ликовали. Сантос шла по проходу, и к ней тянулись руки, и улыбчивые лица говорили ей спасибо вам, спасибо, вперед – мы хотим гордиться вами.

Вечером в «Колонии» в честь члена конгресса Сантос устроили прием, где ее по-прежнему осаждали новообретенные поклонники. Мэй думала было подобраться ближе и пожать ей руку, но увы – толпа весь вечер окружала Сантос в пять рядов. Мэй у фуршетного стола жевала какую-то рубленую свинину, которую производили в кампусе, и ждала Энни. Та сказала, что постарается вырваться, но у нее сроки поджимают, она что-то готовит к слушаниям в Евросоюзе.

– Опять из-за налогов канючат, – пояснила она.

Мэй побродила по залу; оформление здесь смутно отдавало пустыней – редкие кактусы, песчаник и цифровые закаты во всю стену. Видела Дэна, Джареда, пару подопечных нубов и со всеми поздоровалась. Поискала Фрэнсиса, надеясь, что его нет, но потом, к своему великому облегчению, вспомнила, что он на конференции в Лас-Вегасе – совещание сотрудников правоохранительных органов, он представляет им «Детиктив». Она побродила еще, и тут цифровой закат на стенном мониторе поблек, и вместо него проступило лицо Тау. Небритое, под глазами мешки; он явно ужасно устал, но широко улыбался. Как обычно, он был в громадной черной кенгурухе; протерев очки рукавом, он поглядел в зал, влево, вправо, будто взаправду видел их всех. Может, и видел. Все мигом притихли.