Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок)

«Еще минут двадцать, — подумал я, — и мы будем на борту судна! И там я свободно вздохну! Скоро! Скоро! Немного еще потерпи, Пьер Аронакс!»

Мне начинало уже казаться, что мой резервуар дает очень мало кислорода. Но я не рассчитывал на встречу, которая несколько замедлила наше возвращение.

Я отстал шагов на двадцать, вдруг вижу: капитан быстро возвращается, почти бежит ко мне, хватает меня своей мощной рукой и пригибает к земле, а его спутник поступает точно так же с Консейлем. Я не знал, что и подумать об этом нечаянном нападении, но успокоился, увидев, что сам капитан лежит неподвижно около меня.

Итак, меня растянули на земле в тени водорослей, но я приподнял немного голову — и вдруг вижу: какая-то громадная фосфоресцирующая масса с шумом проносится над нами. Кровь застыла в моих жилах: это была пара страшных акул-людоедов с огромными хвостами, тусклыми, стеклообразными глазами и светящимися пятнами вокруг морды. Их чудовищная огненная пасть способна целиком раздробить человека своими железными челюстями.

Не знаю, занимался ли Консейль их классификацией, а я разглядывал их серебристое брюхо, огромную пасть, усеянную острыми зубами, впрочем, разглядывал не с научной точки зрения, не как натуралист, а как обреченная жертва. Счастье еще, что эти обжоры плохо видят. Они пронеслись мимо, слегка коснувшись нас своими коричневатыми плавниками, но не заметили. Мы избегли опасности, которая была пострашнее встречи с тигром в лесу.

Полчаса спустя наконец мы подошли к «Наутилусу». Наружный люк быт открыт, и капитан закрыл его, как только мы вошли в кабину; потом он нажал на кнопку. Насосы внутри судна начали действовать, уровень воды стал понижаться, и через несколько секунд кабина была совершенно пустой. Тогда распахнулась внутренняя дверь, и мы вошли в гардеробную. Там мы сняли свои скафандры, и сняли их не без труда.

Усталый, шатаясь от изнеможения, я добрался до своей каюты.

«Что это? — думал я. — Во сне все это было или наяву?»

На следующее утро, 18 ноября, чувствуя себя совершенно отдохнувшим, я вышел на палубу в то самое время, когда помощник капитана произносил свою ежедневную фразу. Тут мне пришло на ум, что она относится к состоянию моря или означает отсутствие опасности: «На море спокойно».

И действительно, океан представлял безбрежную водную пустыню: ни паруса на горизонте, ни утесов острова Креспо — они исчезли за ночь. Поглощая призматические цвета, океанская вода отражала голубые лучи во всех направлениях и имела превосходный цвет индиго.

Я любовался величественным видом океана, когда показался капитан Немо. Не обратив на меня внимания, он приступил к астрономическим наблюдениям. Окончив их, он облокотился на рубку штурвального, и глаза его задумчиво устремились на бескрайную поверхность океана.

Тем временем двадцать матросов «Наутилуса», все люди сильные и хорошо сложенные, вышли на палубу. Они пришли вытаскивать сети, которые были заброшены на ночь. Видно было, что эти моряки принадлежали к различным нациям, хотя они были европейского типа. Я без труда узнал ирландцев, французов, нескольких славян и одного грека или киприота. Они были скупы на слова, а если и обращались из редка друг к другу, то все на том же странном наречии, которого я не мог понять. Значит, я не мог поговорить с ними.

Тем временем на судно втащили сети. Это был вид нормандского невода — огромные мешки, которые поплавки и цепь, продетая в петли, держат полуоткрытыми. Мешки эти волочатся на стальном тросе по дну и захватывают все, что попадется.

В это утро поймали любопытные образчики: здесь были лягвы — рыбы из семейства рукоперых, которых за смешные движения прозвали паяцами, спинороги, опоясанные красной полосой, ядовитые тетрадоны, или рыбы-собаки из семейства иглобрюхих, оливковые миноги, сарганы, похожие на иглу и покрытые серебристой чешуей, нитехвосты, электрическая сила которых равна силе гимнота и ската, спиноперы чешуйчатые с поперечными коричневыми полосками, зеленоватая треска, различные виды колбней. Попалось несколько больших рыб — один каранкс, или толстоголовка, с выпуклой головой, длиной в целый метр, несколько отличных макрелей, испещренных голубыми и серебристыми пятнами, и три великолепных тунца, которых вся их юркость не могла спасти от невода.

Я полагал, что на этот раз сети принесли не менее тысячи фунтов рыбы. Ловля великолепная, слов нет, — но не удивительная. Сети закидывают на несколько часов, и они захватывают в свою нитяную темницу всех обитателей водяного мира, встречающихся на пути. Да, теперь у нас недостатка в провизии не будет, это можно было сказать наверняка! Богатые дары океана были спущены в камбуз; одна часть улова, видимо, предназначалась для запасов, а другая — к столу.

Ловля была окончена, запас воздуха возобновлен, и я подумал, что «Наутилус» станет погружаться, и хотел уже идти в свою каюту. Вдруг капитан повернулся ко мне и сказал без всяких предисловий:

— Посмотрите на этот океан, профессор, разве в нем нет жизни? Разве не выказывает он своего гнева и своей нежности? Вчера он спал, как и мы, теперь же просыпается после тихой ночи!

Ни здравствуйте, ни доброго утра! Можно было подумать, что капитан продолжает начатый разговор!

— Посмотрите, — продолжал он, — он просыпается от ласки солнечных лучей! Он оживляется, начинает дневную жизнь! Как любопытно следить за ним! Он имеет организм — у него пульс, артерии, спазмы! Я согласен с ученым Мори, который нашел, что у океана точно такая же циркуляция воды, как кровообращение животных.

Конечно, капитан не ожидал от меня никакого ответа, а поддакивать ему, повторять «точно», или «наверно», или же «вы правы» я считал излишним. Он скорее говорил сам с собой и после каждой фразы надолго умолкал. Это было размышление вслух.

— Да, — говорил он, — океан имеет настоящее кровообращение, вода в нем постоянно циркулирует, и для этого достаточно изменение температуры, солей и микроорганизмов. Перепады температуры предопределяют плотность воды, как следствие, образуются течения и противотечения. Испарения воды, ничтожные на севере, очень значительные в экваториальных зонах, вызывают постоянный обмен тропических и полярных вод. Я обнаружил, кроме того, постоянное движение воды сверху вниз и снизу вверх, по вертикали, которое можно назвать настоящим дыханием океана. Я видел, как морская вода, согретая на поверхности, уходила на глубину и достигала высшей плотности при температуре ниже нуля, охлаждалась, делалась тяжелее, опускалась вниз, на глубину. Вытесняемая другой массой воды, пришедшей ей на смену, она постепенно снова согревалась, становилась легче и снова всплывала вверх. Вы увидите у полюса последствия этого явления и поймете тогда по этому закону предусмотрительной природы, отчего вода превращается в лед только на поверхности.