Альфред Ван Вогт - Рейд к звездам

— В чем дело? — зарычал Гроу.

— Я не знаю... — промямлил Миллер. — Я... Мне... Доступ к управляющему центру закрыт!

* * *

Примерно в ста метрах от них бывший капитан Стрейнжбери спрятал в карман крохотный дистанционный пульт.

Его не обыскали при аресте. Это было большой удачей.

Спустя полтора часа — Миллер все это время пытался понять, что происходит, — двигатели звездолета вышли на предельный режим и командная система передала на них часть энергии с гравитационных компенсаторов. Это произошло не мгновенно, так что у людей было время, чтобы занять противоперегрузочные кресла и койки. В одной из таких — тюремная каюта прежде была стандартной и имела стандартное оборудование — устроился и Стрейнжбери. Он, единственный на корабле, воспринял перегрузку с удовольствием.

Стрейнжбери с волнением понял, что наступил тот самый момент, которого он так хотел и которого так боялся. Утроенная тяжесть вдавила его в противоперегрузочное ложе, но это почти не беспокоило Роджера. Он знал, что меньше чем через минуту его субъективного времени (в обычной вселенной за эту минуту пройдут годы) звездолет преодолеет световой барьер. А там... Может быть, он просто перестанет существовать...

Забавно, но если бы сейчас Стрейнжбери-наблюдатель мог выглянуть в обычный космос, то он, вероятно, уже мог бы увидеть в хороший телескоп Солнечную систему.

Он похолодел от страха, когда понял, что сейчас в космосе уже можно разглядеть Солнечную систему.

Внезапно перегрузка возросла еще больше. Индикатор над головой Роджера жалобно пиликнул: дальнейшее увеличение могло нанести вред человеческому организму.

А затем произошло что-то невообразимое.

Потолок над его головой словно растаял. Сначала он увидел огромный шар планеты. Очертания материков были знакомы. Очень знакомы...

Миг — и Роджер понял, что это за планета. А затем он увидел небо. Небо в огне. А затем оно внезапно стало голубым, а потом снова черным...

Ощущение было такое, словно Роджера втягивает огромная звездная воронка. Но при этом он испытывал настоящий экстаз.

Затем над Стрейнжбери возникло чудовищно искаженное, но безусловно человеческое лицо и мгновенно исчезло. Дальше перед его глазами вереницей поплыли какие-то образы, лица. Большей частью — знакомые. Все они перемешались: он сам, другие члены экипажа — все двигались как в фильме, который прокручивают в обратную сторону. Сцены были мимолетны: они омывали сознание, словно потоки воды. Образы из его детства, чудовищные картины чужих миров... возникали в беспорядке и таяли. Роджер плыл сквозь них, и ему уже не было так хорошо, как прежде... Внезапно Роджер понял, что с ним происходит.

Это была агония...

Эвирайл Хэвит оторвался от экрана видеофона и повторил вслух только что переданную ему новость:

Космический корабль «Надежда Человечества» вошел в пределы Солнечной системы...

Сердце Хэвита тревожно ёкнуло, строчки сообщения сливались. Хэвиту потребовалось усилие, чтобы читать дальше.

Шесть лет, только шесть лет прошло с момента запуска звездолета. За это время он никак не мог достичь системы Центавра и вернуться обратно, даже если бы летел со скоростью света. Значит, что-то произошло.

Хэвит размышлял.

Он неплохо знал капитана корабля Джона Стрейнжбери — талантливого ученого и человека несгибаемой воли. Тот не мог повернуть с полпути без достаточно серьезной причины. Хэвит знал о теории смещенных пространств Стрейнжбери. Дикой теории, основанной на изучении распадающихся звездных систем. Эту теорию так и не приняло большинство астрофизиков. Но никто не смог ее опровергнуть, хотя всем очень хотелось. Выводы из теории Стрейнжбери не сулили людям ничего хорошего, поскольку из них определенно следовало: земной цивилизации грозит гибель. И очень скорая гибель.

Хэвит поверил. И вложил большую часть своего гигантского состояния в постройку не менее гигантского межзвездного корабля. Он рассуждал так: если Стрейнжбери прав, то очень скоро деньги потеряют всякое значение. А если не прав, то Хэвит навсегда войдет в историю как человек, финансировавший крупнейшую межзвездную экспедицию. Хэвит был неравнодушен к славе и стремился войти в историю. Он знал: обычно люди недолюбливают богачей, однако те миллионеры, кто, подобно Нобелю, щедро жертвуют на науку или искусство, в глазах потомков выглядят героями.

Поначалу мир смеялся над Хэвитом. Его жена подала в суд: она была намного моложе и рассчитывала после смерти Хэвита прибрать к рукам его миллиарды. А тут ее деньги в прямом смысле вылетают в космос. Кроме того, она имела глупость поносить мужа публично и давала газетам отвратительные интервью.

Но Хэвит грамотно составил брачный контракт. А жена была дурой. Правда, очень красивой дурой, но это ей не помогло. Свора юристов Хэвита размазала неблагодарную по судейскому столу. Они развелись, причем все, что полагалось ей по брачному контракту, тут же сожрал вдвое превосходящий эту сумму иск за клевету. Остаток, пару миллионов, Хэвит великодушно простил бывшей жене и даже назначил ей пожизненное содержание.

Процесс сыграл Хэвиту на руку. Внимание публики переключилось с космического проекта на его семейные дрязги. Абсолютная победа и последующее «великодушие» восстановили престиж финансиста. А тем временем правительство Соединенных Штатов, оценив возможные преимущества космической экспансии, объявило проект «Надежда Человечества» государственным и вышло так, что щедрый порыв Хэвита обернулся для него прибылью. Впрочем, такое с крупнейшим финансистом Запада случалось уже не впервые.

И вот теперь звездолет возвращается. Неужели все впустую?

Мрачные мысли Эвирайла Хэвита прервал телефонный вызов.

То, что он услышал, не развеяло его печали, но привело в недоумение.

Согласно данным космической службы наблюдения, траектория движения звездолета должна была неминуемо пересечься с траекторией движения Земли. В настоящее время скорость космического корабля составляла около десяти тысяч миль в секунду. Если «Надежда Человечества» врежется в планету, наступит планетарная катастрофа. Правда, по сообщениям наблюдателей, звездолет тормозил. И тормозил так интенсивно, что уровень перегрузок внутри корабля составлял чуть ли не 200 g. Поначалу служба наблюдения сочла это ошибкой: развить подобное ускорение было невозможно даже не потому, что всё внутри корабля: люди и приборы, — превратилось бы в аморфную кашу. Просто такое было не под силу корабельным двигателям.

Хэвит связался с Космической службой, позвонил непосредственно ее начальнику. Если требовалось, Хэвит мог позвонить даже президенту. У него была прямая линия.