Кристофер Сташеф - Скорость побега. Чародей поневоле

Королева опустилась на золоченый стул, положила руки на подлокотники, села гордо и прямо.

Бром О’Берин вскарабкался на табурет справа от Катарины. Прямо напротив нее сидел герцог Логир. Его советник наклонился к самому его уху и что-то прошептал. Герцог раздраженно шикнул на него.

Бром О’Берин кивнул герольду.

— Большой Королевский Совет собрался! — выкрикнул герольд. — Высочайшие и величайшие мужи страны Грамерай съехались сюда! Так пусть же все они, кто желает изложить свои жалобы королеве, сделают это перед лицом равных себе пэров королевства!

В зале наступила мертвая тишина.

Герцог Бурбон смущенно заерзал на стуле и кашлянул.

Бром повернул к нему голову.

— Милорд Бурбон, — пророкотал карлик. — Вы желаете обратиться к королеве?

Герцог медленно поднялся. Его камзол был расшит ирисами, но волосы и усы у него были светлые.

— Ваше величество, — сказал герцог и торжественно поклонился королеве, — и вы, лорды, собратья мои, — поклонился он всем собравшимся, затем вздернул подбородок и расправил плечи. — Я желаю выразить свой протест.

Катарина вздернула головку так, что возникло полное впечатление, будто она смотрит на герцога свысока.

— Что вызывает у вас протест, милорд?

Герцог Бурбон уперся взглядом в стол.

— С тех самых пор, как предки наши прилетели со звезд, крестьяне были подданными своих господ, а их господа были подданными великих лордов. Великие же лорды, в свою очередь, всегда были вассалами короля… королевы, — поправил он себя и поклонился Катарине.

Губы королевы вытянулись в тонкую ниточку, однако она смиренно снесла намек.

— Это, — продолжал герцог, — есть естественный порядок: то, что всякий человек является подданным другого, который выше него, и этот порядок и справедливость должны быть заботой господина. В своей вотчине он должен олицетворять закон, повинуясь, несомненно, своей королеве.

Он снова отвесил Катарине учтивый поклон, и она снова сдержалась, однако пальцы ее так крепко сжали подлокотники стула, что костяшки побелели.

— И вот теперь ваше величество готовы отменить этот величайший многовековой порядок и поставить над нами судей, которых вы желаете назначать самолично, дабы они чинили суд в наших вотчинах, и судьи оные, по вашему разумению, не должны повиноваться никому, кроме самих себя. Это, однако, противоречит мудрости вашего отца, благородная королева, и мудрости вашего деда, и всех ваших предков от начала вашего рода. Если мне будет позволено выразиться проще, я бы сказал, что я нахожу настоящее решение насмешкой над вашими великими и благородными пращурами, а от себя скажу прямо: мне невыносимо присутствие этого крестьянина, этого вашего простолюдина, который считает себя моим господином, пребывая под крышей моего родового поместья!

Свою тираду герцог закончил чуть ли не криком. Побагровев, он воззрился на королеву.

— Вы все сказали, милорд? — осведомилась Катарина тоном столь холодным, словно она хранила его в леднике как раз для такого случая.

Герцог Бурбон медленно кивнул.

— Все, — ответил он и сел.

Катарина на миг прикрыла глаза, затем глянула на карлика и еле заметно кивнула.

Бром встал.

— Желает ли кто-нибудь высказаться в поддержку милорда Бурбона?

Вскочил молодой человек с ярко-рыжими волосами.

— Я согласен со всем тем, о чем только что говорил милорд Бурбон. И еще я желал бы добавить: королеве следовало бы поразмыслить о том, что назначаемые ею судьи могут быть подкуплены, ибо человек, не владеющий ни землей, ни деньгами, не имеющий благородного имени, честь которого ему дорога, очень легко может впасть в искушение и продать свою судейскую неподкупность.

— Если это произойдет, — вырвалось у Катарины, — они будут повешены на самых высоких виселицах, и палачами их станут те люди, с которыми они несправедливо поступили.

Она молча смотрела на молодого аристократа. Затем Бром О’Берин пробасил:

— Приносим нашу благодарность благородному герцогу Савойскому.

Молодой человек поклонился и сел.

— Кто еще скажет в поддержку милордов Бурбона и Савойского?

Один за другим встали остальные десять лордов. Большой Королевский Совет единогласно объединился против королевы.

Катарина на миг закрыла глаза и крепко сжала губы. Открыв глаза, она гневно обозрела лордов.

— Милорды, я глубоко огорчена тем, что вы так противитесь справедливости вашей королевы. — Она горько усмехнулась. — Благодарю вас за вашу искренность и честность. Однако я не привыкла отступать от намеченных целей. Мои судьи останутся в ваших уделах.

Лорды заняли свои места и, ерзая на стульях, принялись негромко переговариваться между собой. Все вместе они напоминали одного большого, встревоженно рычащего зверя.

Старый герцог Логир медленно встал и тяжело оперся о стол.

— Моя королева, — проговорил он, — задумайтесь: даже королям порой отказывает истинность в суждениях, а вы покуда совсем недолго вершите дела государства. Общеизвестно, что одна голова — хорошо, а две лучше. Здесь же собрались двенадцать мужей, представляющих самые древние и почтенные роды королевства, чьи семейства издревле искушены в государственных делах. Многие из членов совета немолоды, а прожитые лета, как известно, приносят с собою мудрость. Неужели вы готовы упрямиться в избранном вами деле, когда столь многие уверены, что вы неправы?

Катарина побледнела — можно сказать, мертвенно побледнела. Глаза ее яростно сверкали.

— Готова, — сказала она негромко, но решительно.

Лорд Логир долго испытующе смотрел на нее, затем медленно опустился на стул.

Катарина обвела взглядом своих приближенных, стараясь заглянуть в глаза каждому из них.

Затем, вздернув подбородок, она изрекла:

— Мои судьи останутся в ваших уделах, милорды. Что же до их продажности, вы вскоре поймете, что в своем отношении к деньгам они почти святые и точно так же относятся к вину и… прочим удовольствиям. Они пекутся об одном лишь — о высшей справедливости.

Она помолчала, ожидая, как будут восприняты ее слова. От Рода не укрылось, как побагровели при этом физиономии у нескольких лордов. По всей вероятности, дела по части высшей справедливости на их родовых землях были не так уж чисты.

Герцог Логир не попал в число покрасневших. Единственной эмоцией, которую мог Род прочесть на его лице, было сожаление.

— Однако разговор о судьях — это не самое важное, ради чего я созвала вас нынче, — улыбнулась Катарина, не пытаясь скрыть злорадства.

Лорды встревоженно вздрогнули и вскинули головы. Бром О’Берин, казалось, был изумлен не меньше остальных. По всей вероятности, королева не переговорила заранее со своим главным советником.