Уилбур Смит - Свирепая справедливость

- Калиф должен поверить, что его план удался, - неожиданно сказал Питер, и она вздрогнула рядом с ним.

- Я бы хотела хоть на одну ночь забыть о Калифе.

- Мы не можем ни мгновение забывать о нем.

- Ты прав. Как заставить его в это поверить?

- Тебе придется умереть... - Он почувствовал, как она напряглась.

- ...ну, все должны в это поверить. Должно выглядеть так, словно я убил тебя.

- Расскажи, - негромко попросила она.

- Ты мне говорила, что специально приготовила себе возможность исчезнуть.

- Да.

- Как ты бы исчезла отсюда, если бы понадобилось?

Она немного подумала.

- Пьер увез бы меня в Бора-Бора. У меня там друзья. Хорошие друзья. На самолете островной линии с другим паспортом я бы добралась до Таити-Фааа, а оттуда обычным рейсом, но с тем же паспортом в Калифорнию или в Новую Зеландию.

- У тебя есть другие документы?

- Да, конечно. - Она так удивилась его вопросу, как будто хотела добавить: - А разве не у всех они есть?

- Прекрасно, - сказал он. - А здесь мы организуем несчастный случай. Неисправность акваланга, нападение акулы в глубине, трупа нет.

- Хорошо! - согласилась она.

- И ты официально будешь считаться мертвой, пока мы не выйдем на Калифа, - сказал Питер. Это прозвучало как приказ, но она не возразила, и он продолжал: - Если я исполню желание Калифа и убью тебя, я стану для него ценным приобретением. Я докажу свою нужность, и он будет ценить меня. И даст возможность подойти поближе. По крайней мере у меня будет возможность проверить несколько диких идей.

- Но не делай мою смерть слишком убедительной, любовь моя. Полиция Таити меня очень любит, - сказала она. - Мне бы не хотелось, чтобы ты кончил гильотиной в Туаруру.

Питер проснулся первым и, опираясь на локоть, стал рассматривать ее лицо, находя все новые и новые черточки, радуясь бархатистой коже, такой чистой, что поры становились заметными только с расстояния в несколько дюймов. Потом он перенес взгляд на изгиб ее ресниц, которые переплетались сплошной темной оградой, закрывая спящие глаза, но они неожиданно раскрылись, огромные черные бассейны зрачков быстро сократились, взгляд сфокусировался, и впервые он заметил, что радужная оболочка у нее не сплошь зеленая, в ней множество золотых и фиолетовых точек.

Удивление от того, что она увидела его над собой, сменилось удовольствием, она протянула руки за голову, изогнула спину, как делает пантера, когда встает. Сатиновая простыня соскользнула до пояса, а Магда потягивалась чуть больше, чем необходимо, сознательно демонстрируя свое тело.

- Теперь каждое утро, когда я буду просыпаться без тебя, для меня потеряно, - хрипло прошептала она и еще больше подняла руки, чтобы обнять его, грациозно охватила его руками за голову, по-прежнему изгибая шею, и выступающие темно-красные соски задели густые волосы у него на груди.

- Сделаем вид, что так будет вечно, - прошептала она, губы ее были в дюйме от его лица, и дыхание ее пахло розами, от нее исходил аромат зрелой, начинающей возбуждаться женщины; она широко раскрыла губы, прижалась к его рту, втянула глубоко его язык с низким стоном желания, ее смуглое стройное тело прижалось к нему, руки перешли с шеи на спину, длинные ногти впились в тело, остановившись на самом пороге боли. Его собственное возбуждение было таким быстрым и жестко твердым, что она снова застонала, напряжение покинуло ее тело, оно смягчилось, словно фигура из воска, которую слишком близко поднесли к огню, ресницы затрепетали и закрылись, бедра раздвинулись.

- Такой сильный... - прошептала она глубоким хриплым голосом, и он приподнялся над ней, чувствуя себя неуязвимым и могущественным.

- О, Питер! - воскликнула она. - Да, так. Пожалуйста, так! - Оба приблизились к моменту, когда каждый теряет себя и на краткое мгновение становится частью божества.

Потом они долго лежали рядом в огромной постели. Лежали на спине, вытянувшись, не касаясь друг друга, только переплетя пальцы рук.

- Я уйду... - прошептала она, - я должна уйти, но не сейчас. Еще нет.

Он ничего не ответил, такое усилие для него оказалось невозможно, а ее голос звучал томно от наслаждения.

- Я заключу с тобой сделку. Дай мне еще три дня. Только три дня для счастья. У меня это будет в первый раз. Я никогда такого не знала. И может, это и в последний раз...

Он пытался приподняться, чтобы возразить, но она сжала его пальцы, заставляя замолчать, и продолжала:

- ...может, в последний, - повторила она. - И я хочу все от него взять. Три дня, в которые мы не будем упоминать Калифа, не будем думать о крови, усилиях и страдании. Если ты дашь мне их, я сделаю все, что скажешь. Договорились, Питер? Скажи, что так будет.

- Хорошо. Мы так и сделаем.

- Тогда скажи мне снова, что ты меня любишь. Не могу сказать, чтобы ты говорил это слишком часто.

Он часто повторял это на протяжении трех волшебных дней и говорил правду; и каждый раз как говорил это, она воспринимала с такой же радостью, и все это время они находились рядом друг с другом.

Даже когда неслись по теплой гладкой поверхности лагуны, откидываясь назад, прямыми руками держа буксир, лыжи гневно свистели и разбрасывали сверкающие водные крылья, когда они разворачивались в па-де-де, смеясь сквозь ветер и гром двигателей яхты, а Хапити, лодочник-полинезиец сочувственно посматривал на них с мостика.

Когда спокойно плыли сквозь загадочные голубые и пятнистые глубины, и единственным звуком был только свист воздуха в аквалангах и мягкий шорох вечного пульса океана; держась за руки, они опускались к забытому корпусу японского самолета, заросшему водорослями и населенному множеством прекрасных маленьких существ.

Они молча опускались с крутого стального утеса наклонной рубки самолета, которая уходила, казалось, в бесконечне глубины, так что охватывал неожиданный страх перед возможностью лишиться опоры и падать туда, где свет с поверхности совсем тускнел и исчезал.

Останавливались и заглядывали сквозь стекло масок в отверстия, проделанные в корпусе снарядами и взрывчаткой, потом пробирались в эти отверстия, осторожно, как дети в доме с привидениями, и потом, торжествующие, выходили наружу с сумками, полными трофеев: монет, посуды, медных деталей.

Бродили по закрытым пляжам внутренних островов, рука об руку, обнаженные под ярким солнцем.

Рыбачили в проливе во время бурного наступления воды, кричали от возбуждения, когда большой золотой желтохвост, с блестящим, как зеркало, брюхом, выскакивалв из воды, чтобы схватить приманку, и фиберглассовые удилища кивали и дергались.

Или в океане, когда за гребнями волн на мгновения исчезали острова, и слышался только треск и шорох снастей, дрожал наполненный ветром парус, и двойной корпус катамарана рассекал с шумом волны.