Василий Бережной - Сенсация на Марсе (сборник)

Он и сам не знал, что он такое докажет — то ли свою любовь, то ли просто упрямство. Когда-то, ну, скажем, хотя бы в двадцатом веке, преступников изолировали (трудно даже себе представить!), запирали в специальных помещениях. Брр… Хорошо, что он родился не в то время. Впрочем, хорошо ли? Может быть, и не так уж хорошо. Туманные мысли наплывали, сновали, обволакивали как паутина, и в какой-то момент Никифор почувствовал, что покачивается на спине мохнатого животного — теплого, мягкого. Но куда же он движется? И, оказывается, сидит он задом наперед и обеими руками опирается на широкий круп. Оглянувшись через плечо, увидел длинную морду и большой глаз; морда то поднималась, то опускалась, спина покачивалась, и его нисколько не удивляло, что таким странным манером движется он куда-то, да еще вечером. Шевельнув рукой, ощутил что-то твердое — подлокотник сиденья. Очнулся, но еще некоторое время не покидало его ощущение теплой спины животного. Да, видел он таких животных в кино, на картинах, но в жизни — ни разу. Чудеса!

Никифор нажал кнопку на подлокотнике, и сиденье плавно приподнялось. Теперь можно было смотреть в иллюминатор. Но красоты вечера он не замечал — ни ярких звезд, ни подсвеченных луною туч, ни россыпей огней внизу. Даже гигантский искусственный спутник, показавшийся из-за горизонта — белое колесо с четырьмя спицами, — не радовал глаз. Только подумал: «Там же Глеб, вместе с которым проходили практику на Луне. О, как же легко дышалось там, в оптимальной искусственной атмосфере! А не вызвать ли Глеба?» Рука сама потянулась к шифрам экрана связи. Ну конечно, вызвать! Лицо друга на экране какое-то растерянное, даже хмурое.

— Приветствую, Глеб! — бодро воскликнул Никифор. Глаза друга, всегда веселые и приветливые, были суровы.

— А тебя с чем поприветствовать? — после небольшой паузы спросил Глеб. — С чем поздравить? Когда предстанешь пред очи коммуны?

В голосе Глеба холодок и отчужденность. Ни на какое сочувствие с его стороны надеяться не приходится.

— Я еще не думал об этом. — Никифор помрачнел.

— А откладывать нельзя! — И Глеб сразу же отключился; его лицо на экране растаяло как тонкий лед. Вот тебе и друг!..

Некоторое время Никифор сидел, подперев подбородок рукой, смотрел в иллюминатор и ничего не видел. Потом включил двигатель — решил навестить Остров Музыки и Развлечений, находившийся в какой-нибудь сотне километров Заранее предвкушал удовольствие: вот где можно поднять настроение, забыться. Самые разнообразные зрелища, концертные программы, да и просто-напросто отдых на лоне природы…

С неба Остров казался светящейся мозаикой, брошенной в реку. Никифору трудно было избавиться от ощущения, что Остров плывет вместе с рекой — вокруг мерцали волны.

Он шел под высокими густыми деревьями, прислушивался к веселым голосам и смеху, которые слышались здесь отовсюду, и понемногу успокаивался. Уже не думал о Кларе, о Глебе, неприятный осадок в душе понемногу сменялся новыми впечатлениями, и возникло настроение совершенно иное. Издали доносилась симфоническая музыка, и он направился туда.

Зал световой музыки обрамлен был зеленью, и в центре его размещен спрятанный за величественным красивым экраном целый светомузыкальный агрегат. Световые потоки, сопровождавшие звук, появлялись не только на экране, но и вокруг него, на ограде, на капроновой паутине над головой, и ты оказываешься в центре этого волшебного вихря, он подхватывает тебя и уносит в фантастический, сказочный мир…

Но едва Никифор вошел, не успел даже сесть на свободное место, как музыка умолкла, игра света прекратилась. Присутствующие зашевелились, забеспокоились, осуждающе посматривая на него. Никифор с досадой повернулся и вышел. Секунду-другую спустя музыка зазвучала опять, но возвращаться ему уже не хотелось. Решил зайти в кинотеатр «Окно в прошлое», посмотреть что-нибудь из старинных реставрированных фильмов. Хорошо бы что-нибудь о всадниках — они ведь даже во сне ему снятся…

Прошел через архаическую колоннаду, но только шагнул в полутьму огромного зала, киноаппарат остановился. И надо же — по экрану мчался именно всадник, припав к холке лошади. Лошадь оторвалась от земли, да так и застыла в воздухе. Пожав плечами, Никифор снова вышел вон. Черт знает что — его прямо-таки преследуют неудачи!

Когда он заглянул в Театр роботов (там всегда шли веселые комедии), представление тоже приостановилось. Симфония, фильм, спектакль… Да это же его бойкотируют, не иначе! А что, если еще раз пройти этот круг? Появиться опять в амфитеатре, заглянуть в «Окно»? Но он тут же отказался от этого намерения. Мальчишество! Общественный бойкот — не шутка. По всему видно: ситуация усложняется с каждым часом. Вот те на!

Держась в тени деревьев, направился к ангарам. Поймал себя на том, что сам сторонится людей, избегает встречи с ними, прячется. Чувство одиночества, возникнув где-то в глубине его души, разрасталось, камнем ложилось на сердце. Если бы он не работал в области геофизики, отправился бы сейчас на долгие годы в космос. Но ощущал: Земля держит каждую его клеточку, покинуть Землю он не в состоянии.

У входа в ангар маячила какая-то фигура «Сейчас и этот отвернется… — с недобрым чувством подумал Никифор. — Ладно! Пусть отворачивается!» Но незнакомец не только не отвернулся, а приветливо обратился к нему:

— Ярковой, если не ошибаюсь?

— Да. Но мы не знакомы.

— Вы правы. Мы еще не встречались.

— Вы рискуете своей репутацией, — холодно бросил Никифор. — Я предан игнорированию.

— Именно поэтому я и хотел…

Что-то было в его тоне неприятное, и Никифор с неожиданной резкостью сказал:

— В соболезнованиях не нуждаюсь! — и пошел в освещенное подземелье ангара, оставив растерявшегося незнакомца в тени.

Облегченно вздохнув, вывел свой «Электрон». Теперь он знал, что делать: к Пифии! Она обязательно что-нибудь дельное посоветует.

Здесь все под землей. А на поверхности — роскошные сады. Вот и сейчас, в сумерках, видны в листве крупные яблоки и груши. Никифор направился к лифту. Белые каменные ступени вели вниз, к первой площадке. Никифор нажал кнопку и, пока ждал кабину, оглядывался: хоть бы никто не появился. Выйдя из лифта на глубине около пятидесяти метров, сразу же попал на движущуюся ленту пассажирской трансмиссии и через несколько минут был уже в своей лаборатории.

Тихо, безлюдно. По ночам здесь никто не работает, разве только если возникает какая-нибудь интересная проблема, от которой невозможно оторваться.

— Ну, Пифия, я к тебе, — сказал Никифор, включая электронную машину. — За советом.

Пифия стояла в углу — пьедестал, облицованный искусственным мрамором, высотою около метра, на нем фигура молодой женщины с распущенными волосами и диким выражением лица (кому-то из «противников стандарта» взбрело на ум смонтировать электронный анализатор в виде скульптуры) Она блеснула черными глазами: