Станислав Соловьев - Человек-окно

С того памятного дня Домингес произвел Буббо из существ низких и примитивных в ранг существ совершенных. Даже огромное уродство и кривоглазие бульдога теперь говорили в его пользу -- они только подчеркивали внутреннюю красоту необыкновенного животного. Насколько теперь Буббо был красив и приятен Домингесу! Его хрипота стала лаконичностью собачьего языка. Его кривоглазие -широтой взглядов... Каждый день Домингес, идя с работы, повнимательнее присматривался к соседскому окну -- Буббо стоило больших усилий дотягиваться (всему виной была свойственная бульдогам низкорослость) до подоконника, и, в лучшем случае, в окне виднелся мокрый нос и печальные слезящиеся глаза. Домингес, разглядевший соседского бульдога, приветственно махал ему рукой -Буббо поднимал уши. По утрам Домингес оставлял перед дверью дона Карлоса открытые собачьи консервы -- Домингес стал дотошным знатоком собачьего корма, чем без остатка покорил сердце хозяина зоомагазина. В выходные и праздничные дни Домингес приходил в гости к дону Карлосу, чтобы лишний раз посмотреть на сверхъестественную собаку. Дон Карлос перестал удивляться и подружился с Домингесом. Буббо, виновник событий, научился определять, что приходит Домингес, а не кто-то другой: он поворачивал морду (это давалось ему с заметным усилием), и, смотря одним печальным глазом в окно, а другим на Домингеса, хрюкал, но больше не падал...

Домингес и дон Карлос стали закадычными друзьями. Домингес узнал кучу прелюбопытных вещей про бульдога -- именно о нем он расспрашивал старика. Например, выяснилось, почему своего бульдога дон Карлос назвал Буббо. Оказалось, что старик больше всех из исторических личностей ценил испанских Бурбонов, а также обожал ("со фремен армии, -- гордо сообщал дон Карлос, -там я пыл унтер-офисером...") карточные игры -- в особенности, пасьянс под названием "Бурбонский бубон". Домингес вовлекся в карточные игры и вскоре изучил досконально не только "Бурбонский бубон", но и такие сложные, как "Дева Мария", "Три корабля", "Лиссабонская оборона" и "Ватерлоо". Продолжить карточное самосовершенстование Домингес не успел -- судьба (или собачий бог?) отвернулись от Буббо.

Однажды (это был выходной день четвертой недели дружбы с Домингесом) дон Карлос выгуливал своего несравненного пса во дворе. Буббо ковылял на три метра впереди старика -- поводки дон Карлос признавал только длинные. Это пса и сгубило. Вынырнувшая легковушка в мгновение ока проехалась по Буббо. Буббо громко хрюкнул и перестал существовать. Эту сцену наблюдал в окно Домингес и был сражен происшедшим. Бытие покачнулось в глазах Домингеса, изрядно накренилось, но не перевернулось -- заоконный мир продолжал существовать. Произошедшее преступление в глазах Домингеса было не просто преступлением, а преступлением сверхъестественным и дьявольским по своей сути (впервые он вспомнил нечистого по имени). Омертвевший Домингес (он ощущал себя намного хуже, чем раздавленный Буббо) позвонил в участок и сообщил о происшедшем, в точности назвав номерной знак негодяя -- в свое время Домингес натренировал глаз, следя за собаками, бегающими в неположенных местах. Дежурный полицейский записал номерной знак и зачеркнул кавычки в "Собаколюбе-4" -- полицейские не умеют удивляться из-за специфики их профессии.

На следующий день виновник был найден и оштрафован -- на этом настаивали хозяин погибшего Буббо и разъяренный Домингес. Им оказался спортивного вида молодец, проживавший в доме, что на соседней улице. От линчевания (Домингес не мог поверить в преступное мягкосердечие стражей порядка) спортивного молодца спас участковый полицейский. На следующий день Домингес отпросился с работы, купил в похоронном бюро огромных размеров траурный венок (венок по скромным замерам превышал габариты погибшего Буббо в несколько раз) и со слезами на глазах пришел к дону Карлосу. Дон Карлос был тронут до глубины души. Вечером того же дня покойного Буббо похоронили в цветочной клумбе прямо под окном квартиры дон Карлоса. На этой импровизированной похоронной процессии (похоронное бюро наотрез отказалось обслуживать бульдога, поэтому все заботы, связанные с этим делом, Домингес взял на себя) присутствовал дон Карлос, Домингес и еще пятеро соседей, знавших покойного. Дон Карлос не мог говорить -- от горя он настолько шепелявил, что никто его не понимал. Роль падре взял на себя Домингес. Он торжественно положил траурный венок на клумбу, стал возле нее и произнес получасовую речь. Мало кто понял что-то из домингесовской речи -- она изобиловала гиперболами и аллегориями, вычитанными Домингесом в журналах по истории Древнего Мира. Но единственное, что поняли притихшие соседи (мрачные образы ассирийских царей и древнеримских императоров заставили их задуматься о бренности бытия), что Домингес не был собаконенавистником. Это настолько поразило соседей, не раз страдавших от домингесовской антипатии, что они не решились что-либо добавить к прощальной речи...

Два дня после смерти Буббо Домингес упорно разбирался в своем отношении к собачьему роду (в период доброго знакомства с доном Карлосом и его питомцем для Домингеса существовала только одна собака -- Буббо. О существовании остальных он даже не догадывался). К вечеру второго дня он пришел к историческому выводу: Буббо был непростой собакой. Даже можно сказать, что он был не просто собакой, а чем-то больше, чем любая собака. "Я бы сказал, -решительно заключил Домингес, -- что он был не собакой. Это его и сгубило..."

Внутренняя вселенная Домингеса пришла к обычному равновесию: все собаки мира для Домингеса остались "собачьим дерьмом". "Куда этому дерьму до Буббо", -- говорил Домингес и качал головой, словно бы продолжал: никуда этому дерьму до Буббо. Со временем погибший бульдог превратился в некий символ трагического преодоления собакой своей собаковидной сущности. Даже такое благородное животное, как Буббо, не могло пересилить низость и подлость "собачьего дерьма". Собаковидная сущность отомстила герою подло, гадко и коварно. Она отомстила герою смертью -- в этом Домингес нисколько не сомневался. Со временем Домингес вынес павшего в бою с собачьей греховностью Буббо за рамки лающего и скулящего племени. "Это был ангел в обличии собаки, -- говорил он, -- но эти сволочи убили его..." При словах "эти сволочи убили его" на глазах у Домингеса наворачивались неподдельные слезы. Спустя год слезы перестали наворачиваться, но трагическая надломленность в голосе осталась.

Со смертью бульдога Домингес разочаровался в полиции, преисполнился отвращения к людям спортивного вида и модным легковушкам. Дона Карлоса он перестал посещать -- исчез тот символ, та идея, что объединяла какое-то время столь непохожих людей, как Домингес и его сосед. Отчасти, не осознавая этого, Домингес считал виновным в смерти своего любимца самого хозяина: несомненно, решающую роль сыграл длинный поводок. Забыл Домингес со временем и все карточные игры, которые он изучил у дона Карлоса, -- домингесовский мозг отринул все, что каким-то боком касалось жизни и смерти несчастного пса. Прошло время, и он снова стал терроризировать соседей, словно бы мстил всем этим жалким шавкам и бобикам за смерть несравненного Буббо. Соседи вспомнили все обиды и стали бояться Домингеса, как и прежде. Не помогал даже дон Карлос, искренне убеждавший их в собаколюбии Домингеса. "Не-ет, -- несогласно шамкал он, -- Томинхес люпит сопак. Фы фсе фрете..." Единственным позитивным результатом гибели Буббо (если тут можно говорить о "позитивных результатах") стало улучшившееся отношение Домингеса к бульдогам. При виде людей, выгуливающих бульдогов, он остро сочувствовал им, он жалел братьев Буббо. И даже если эти люди выгуливали своих бульдогов в местах, содержащих в себе строгий запрет для всего собачьего, мягкое сердце Домингеса не давало ему сообщать в полицейский участок фамилии и адреса этих людей. Каждый бульдог мира носил на своей уродливой морде печать причастности к высшему миру, открытому Несравненным Буббо. "В каждом из бульдогов, -- печально вздыхал Домингес, -- живет Буббо..."