Станислав Соловьев - Grunedaal

Ворота открыли и все те, кто не побоялся остаться и не спрятался по домам, прижавшись к краям базарной площади, стали смотреть как в город заходит неизвестное воинство. Пришлые воины вошли в город без излишнего шума и ожидаемых многими победных фанфар. Разговаривали они только между собой вполголоса, и даже вроде бы подковы их коней цокали совсем не громко. Было их великое множество, что не сосчитать, но не настолько много, чтобы не найти себе ночлега или пропитания. Неизвестные воины были рослыми и статными мужчинами в отличие от грюнедальцев, которые всегда отличались упитанностью и приземленностью. Они восседали в седлах прямо и величественно, и все их тело было закрыто черными латами из очень блестящего железа или вещества, так что не было видно ни их кожи, ни их глаз, и нельзя было сказать - брюнеты они, блондины или рыжие. Пришельцы держали в руках странное и доселе невиданное оружие: копья были слишком тонки и длинны, а щиты - слишком толсты и широки, если это, конечно, были копья и щиты. А другое оружие было настолько странным, что оружейных дел мастера, находившиеся в толпе, не могли понять, что это и как этим воевать, и между собой тихо шептались: "Правду говорили, что у неизвестного воинства новое и страшное оружие. Куда нам до них со своими поделками..." Были неизвестные воины одеты в одежды невиданного доселе покроя: слишком яркие были и пестрые их одежды, и непонятно было жителям города, рисунок на этих одеждах такой сложный, что путает глаз, или это - просто множество пятен и линий.

И как не всматривались многие, не могли они определить: кто из пришлых людей начальник, а кто слуга или подчиненный. Все они были одинаково вооружены, одинаково одеты, шли или ехали с одинаково горделивой осанкой. "Кто из них командир?" - спрашивали шепотом друг у друга горожане и пожимали плечами. Не было у неизвестного воинства ни знамен, ни каких-либо штандартов и все они двигались в тишине без видимого порядка...

Вот неизвестное воинство въехало на базарную площадь, въехало не спеша, словно были они не воинами, но некими странниками-пилигримами. Не заметили горожане к своему удивлению у пришлых людей ни видимого удовольствия, ни раздражения или любопытства. У многих возникло такое ощущение, что не живые это люди, а некие странные механизмы, не знающие человеческих эмоций и переживаний. Некоторые из пришельцев разговаривали вполголоса между собой, но язык их был не понятен горожанам, - речь слишком резка, слова лишком коротки, обрывисты, звуки мало различимы и невнятны...

Тут кто-то из горожан догадался позвать одного человека, состоявшего помощником у старого купца, который прослыл знанием языков. Запыхавшийся человек стал внимательно прислушиваться к незнакомой речи, но скоро на его лице обозначилось явное разочарование: этот язык не походил на древний язык, которым написано священное писание, не походил он и на язык соседнего государства, и на диалекты заречных селений. Люди, что ожидали понятных им разъяснений, сокрушенно качали головами и выражали свое неудовольствие помощнику купца...

К большой радости и удивлению собравшихся горожан пришельцы не стали грабить, жечь или разрушать, не причинили какого-либо насилия и не приставали к женщинам, как того боялись наиболее ревнивые мужья. Странное это было воинство и совсем не походило на войско союзного государства или городскую стражу: такое оно было сдержанное и дисциплинированное. Одни радостно говорили меж собой: "Смотрите, бог и святые покровители утихомирили и смирили их! Правду говорил преподобный отец, что нужно молиться, - разве это не доказательство!" Другие же были с ними не согласны и недоверчиво шептали: "Рано радуетесь, ждут они просто назначенного часа и был им приказ ничего не разрушать, - будущее имущество..."

Расположились иноземцы в гостинице и на постоялых дворах, что при храме, трактире и ратуше. Ничего так и не произошло, и горожане, удивленные и немного напуганные необычайным спокойствием пришельцев, тихо разошлись по домам. Горожане были снова напуганы: гробовая тишина царила на улицах и ни одна собака не лаяла. Ночная стража в эту ночь не работала: магистратный совет посчитал предосудительным службу, так как неизвестное воинство может воспринять вооруженных людей как лазутчиков или мятежников. Стражники к собственной радости были распущены по домам на неопределенное время и было распоряжение: жителям ночью из своих домов не выходить.

Шли дни. Ничего в городе не происходило. Неизвестное воинство и не думало начинать переговоры со старейшинами. К возмущению и страху домовладельцев, трактирщика, купцов, ростовщиков и менял иноземцы никаких работ не желали и за постой и еду не платили. Домовладельцы возмущались, но молчали, боясь обидеть пришлых и рассердить власти. Самые осторожные урезонивали их: "Видимо, еще войсковая казна с обозами не подошла. Как подойдет, так они и заплатят, не скупясь..." Но со временем некоторые начали задаваться вопросом: "А была ли войсковая казна?"

Иноземцы не покупали никаких товаров или изделий, хотя купцы и ремесленники из кожи вон лезли, чтобы удивить и заинтересовать неизвестное воинство своим богатым выбором и искусством. Они выставляли лучшие свои товары и изделия, но пришлые люди оставались равнодушными к их старанию. Не подходили они к лавкам, не проявляли интереса и даже не смотрели в сторону торговых рядов. Многие стали поговаривать, мстя купцам и ремесленникам за высокие цены: "Настолько плохи ваши товары и изделия, что неизвестное воинство стыдится на них смотреть!" Торговые и ремесленные люди возмущались, но тут магистр торговли приказал, закрыть на неопределенное время торговые ряды и ремесленные цеха, так как цены и качество продукции совсем не соответствует запросам иноземцев. "Они могут обидеться или оскорбиться, увидев такой срам!" - сердито шептал магистр торговли, - "А вдруг они подумают, что мы специально выставляем такое безобразие и еще в три дорого, чтобы оскорбить их или бесчестно поживиться? Не нужно ожесточать их, расходитесь пока по домам! .."

А вскоре всякая работа в цехах была приостановлена, а цеховое братство распущенно как никому ненужная организация. Следом была закрыта купеческая гильдия. "Радуйтесь, что против вас не начали следствие за лежалый товар и дутые цены!" - грозно сказал магистр права, вешая на здание торговой палаты увесистый замок. То же самое произошло с менялами, ростовщиками и нотариусами. Неожиданно с критикой в адрес этих людей выступил священнослужитель: что он давно сокрушался по поводу их корыстолюбия и алчности, и очень понимает иноземцев...

Писарям было запрещено заниматься делопроизводством, так как старейшины опасались, что иноземцы, не знающие нашего языка, могут заподозрить писарей в доносительстве или, что еще хуже, в шпионаже. Суровый магистр права по приказу властей навесил замок на здание писчей палаты и бумагохранилище вместе с архивами, потребовав, чтобы писари и архивариус сидели по домам до срока, позже определенного магистратным советом. Писари возмущались, но подчинились указанию. Среди людей начались толки, что городские писари настолько плохи в своем ремесле, что иноземцы не обращают на их услуги никакого внимания, лишь сдерживаясь из присущего добродушия. "Их письмо настолько дурно и безграмотно, что может уже наш город прославился как место невежественное! .." - злобно говорили люди, с укоризной поглядывая на несчастных писарей. Большинство из недовольных были люди неграмотные...