[ сборник ] - Этот добрый жестокий мир

Да, она знала. Знала и то, что в семье с большим интересом следят за этой ее колонкой: все-таки «Бильд» — не рядовое издание, мягко говоря. Но…

— Но! — твердо произнесла она.

— Да, ты права, конечно. — Голос старушки опять был странен, точно доносился откуда-то издалека. — Пока не умеют делать искусственный носитель — о… человеческом варианте, ты так сказала? — даже думать неправильно. А то были у нас такие… думавшие…

Жанна, безошибочно распознав виноватый оттенок, погладила Бинди по руке.

— Ладно, бабушка, ну его, тот носитель. Это как с копированием звука: записывать еще двести лет начали, качественно воспроизводить — тоже лет сто, а сейчас уже и идеальные синтезаторы есть, но вот чтобы роботы в Да Скала пели — до этого пока далеко. Так что все мы тут равны, все не доживем.

— Ох, деточка, по-твоему, это так много — двести лет? — Бинди лукаво улыбнулась. — Даже меньше, чем два раза моя жизнь. Кто бы мог подумать. У моего поколения, знаешь ли…

Старушка замолчала, а Жанна, сама не зная зачем, вывела на голограмму «Tonaufnahme», потому что двести лет — это фигура речи, а на самом деле, наверно… Ого! Первые удачные опыты — 1850-е. Действительно почти двести.

И, тоже действительно, даже не полностью двойной возраст Бинди-Шванхильд. Которая сейчас, если можно так сказать, молчит очень странным голосом.

— А вот знаешь, — именно в этот миг старушка вновь заговорила, причем голосом совсем не странным, только суховато, как будто давая справку, — очень многие из нас прожили долго. Долго и хорошо.

— Что, из вашего поколения? — Жанна всерьез удивилась.

— Да нет, что ты. Поколению-то не повезло. Но вот те, с кем мы вместе видели это бомбоубежище изнутри — Хильди и Труди, Куно, Карлхайнц… Ребята и девочки с нашего двора и из дома напротив. Так вот, они все — почти в£е… Я последняя, это правда. Но еще десять лет назад это было не так. Даже восемь лет назад. Линда — помнишь ее?

Жанна действительно не то вспомнила, не то смутно представила себе: какая-то старуха, совсем древняя, на вид гораздо старше Бинди, хотя ей тогда подумалось, что это, конечно же, невозможно. В парке, на лавочке. Точно, была такая встреча — они с бабушкой обнялись и заплакали, а потом принялись болтать, захлебываясь и перебивая друг друга, как две школьницы.

Крылатая игрушка снова взлетела, жужжа чуть иным тоном — и опять немедленно упорхнула туда же, в непролазные заросли перед бомбоубежищем.

Малышня разочарованно взвыла — но все тот же подросток с ангельским терпением опять полез в кусты, нашел, принес.

Повезло кому-то. Жанна, вообще говоря, больше не припоминала тут настолько примерных старших братьев. Кстати, чей все-таки он брат? На детской площадке этот парень появлялся часто, и давно он уже здесь… да, давно, не первый год… Но обычно сидит в сторонке, а если помогает, то сразу всем, так что ассоциировать его с кем-либо из малышей не получалось.

— Заинька! Солнышко! Ко мне, ко мне, ко мне, мой маленький! Домой-домой-домой, все, нагулялись. Вот мячик, вот! Иди к мамочке… Солнышко! Комнекомнекомне, ах ты ж зараза! — Лейла чуть ли не танцевала на краю площадки, потрясала в воздухе мячиком и всячески звала к себе Юан-Ли, то улещивая, то гневно обращаясь к его совести.

Но новорожденно-старый песик в облачении стимпанковского робота не обращал на «мамочку» никакого внимания. Растопырившись, словно насекомое, замер перед группой детей и на что-то уставился. А потом громко пискнул. И снова. Не откликаясь на зов — пищал, пищал, пищал. До тех пор, пока хозяйка, окончательно потеряв терпение, не подобралась, осторожно лавируя между детей, к нему вплотную, не подняла на руки и не унесла, укоризненно объясняя, до чего же он не прав.

Все это выглядело очень смешно, но Жанна на всякий случай привстала, пытаясь увидеть, что же так взволновало Юан-Ли. Ничего особенного на площадке не было. Мамаши и бабушки по сторонам, а в самом детском городке кучка детей — и тот подросток.

— Бабушка, не помните, как того мальчика зовут? С кем он там вообще?

— О ком ты говоришь, деточка?

— Да вон же, лет пятнадцати — вот, видите? Он там один. Я что-то забыла…

— Но там ведь, деточка, такого нет никого. — Бинди с удивлением посмотрела на Жанну. — Все — сверстники Алекса…

— Ко-го?

— Ох… — старушка слабо улыбнулась, — да, одно ведь имя. У нас в семье его дают мальчикам еще с… ладно, не важно. Я своего сына так назвала, он — моего внука… Вот и ты этим заразилась, вижу… И Каролиночка наша рыженькая…

Хм. Внук — это герр Вейдлинг. Schwiegervater, «отец супруга», а по-русски — свекр: слово из маминого репертуара, без нее и не вспомнить бы. Да, Алексов папа действительно тоже Алекс, хотя, опять-таки, поди вспомни с ходу: это совсем не тот человек, которого легко по имени называть. А Каролина — Сашкина девочка (да нет, жена: пора бы уж привыкнуть). Уж они-то, детишки самостоятельные, точно ни с кем не советовались, какое имя дать своему раннему и внезапному отпрыску.

Подросток высился среди «сверстников Алекса», как гусенок среди утят, и не заметить его было… трудно. Кажется, Лейла со своим «вот как сдала старушка» все-таки права.

У Жанны защемило сердце — и она поспешно уткнулась в бланкет. Даже работать попыталась. Немного, пару минут всего.

А когда снова подняла взгляд — оказалось, что этот самый паренек стоит прямо перед ними. Тощенький, бледный, странно и бедновато одетый — впрочем, это, конечно, мода такая, стиль кляйдеркарта, ироничное псевдоретро.

Стоит и улыбается до ушей.

Если бы Бинди-Шванхильд и сейчас не заметила его, Жанне оставалось бы разве что тяжело вздохнуть и снова уставиться в голограмму. Но старушка, всем телом подавшись вперед, смотрела прямо на мальчишку.

И он — на нее.

— Привет, Цоо!

Какой-то у него необычный говорок был, кажется, чуть ли не насмешливый. Жанна, всеми и всякими странностями на сегодня сытая уже по горло, невольно оглянулась, но позади них никого не было. Тогда она отложила бланкет и встала, исполненная неполиткорректной решимости преподать юному наглецу урок хорошего тона.

— Да ты что, все в порядке! — тот совершенно не испугался, а улыбка его была не насмешливой, а… ободряющей, что ли. — У нее самой спроси, если хочешь.

— Ничего-ничего, деточка. — Бинди успокаивающе коснулась ее плеча. — «Цоо», зоопарк. Так и есть. Целый зоопарк в одном имени. Потому что «Бинди» — это, представь, «прекрасная змея»…

— На старогерманском, — кивнул подросток, — а «Шванхильд» — «сраженный лебедь».

— Нам это пастор Дириг рассказал, — добавили они в один голос, с неуловимо похожим акцентом. И, покосившись друг на друга, одновременно прыснули.

Пару секунд Жанна стояла в полном и глубоком недоумении. А на третью секунду примчался бриллиантовый внук — и ей стало не до разгадки этих ребусов.