Вячеслав Лавров - Встречи на болоте

Наутро проснулся от того, что Тётькатя ругалась с Хряком. Ну насчёт Митьки я погорячился — он в основном молчал, зато Катя старалась за двоих.

— Ты чего такую рань припёрся?

— ……..

— Тебе делать нечего, а человек с дороги, умаялся.

— ……..

— И когда уж надоест по этим болотам шлындрать? Остепениться пора!

— Он сам просил, — пробурчал Митька.

— Ты поори, поори ещё тут.

Тут и я показался на пороге своей комнаты.

— Ну вот. Я ж говорила; разбудил, — Катя картинно взмахнула руками и скрылась за дверью.

— Умывайтесь и завтракать, — донёсся с кухни её голос. — А то уйдёшь голодным — с тебя станется.

Обруганный ни за что Хряк даже и не подумал обижаться, он быстро прикончил свою порцию яичницы и даже подобрал остатки хлебной корочкой. Запить чем-нибудь он отказался, а пока я допивал свой чай и собирался, вышел во двор и сел на завалинке — покурить. Своим непробиваемым спокойствием и обстоятельностью он очень напоминал Прохора, чего ему не хватало, так это прохоровой уверенности в себе, и тут уж ничего не поделаешь — слабохарактерность — чисто человеческая черта.

— Ты чего позволяешь Катьке ругаться на тебя? — спросил я Хряка, когда мы отошли от дома.

— А чего зря лаяться? Она ж не со зла.

— Так что, если не со зла, значит можно всякую напраслину возводить? Обидно должно быть.

— Не, когда брехня — не обидно. Обидно, если правду говорят.

Сам того не понимая, Митка рассуждал почти как философ. Убеждённость, основанная на опыте простой и честной жизни, делала некоторые из его редких фраз почти афоризмами, не хватало только литературной обработки.

Погрузившись в размышления, я не заметил, как мы свернули со знакомого маршрута. Путь наш лежал теперь не строго на север, как раньше, когда мы ходили к озеру с валунами, а всё сильнее отклонялся к востоку. Пейзажи не сильно отличались от тех, что я видел до этого — точно, как описал вчера Митька: трава, болото, деревья, потом болото, кусты трава.

Идти было намного дальше, чем к капищу, мы два раза устраивали привал, пока наконец Хряк не сказал своё:

— Немного осталось.

Минут через десять мы вышли к большому серому, как и все деревянные строения в округе, дому. Одной стороной, той, где располагалось большое деревянное колесо, дом выходил на запруду с зеркальной поверхностью, а другой глядел на берег, круто сбегающий к воде. Озеро размерами и видом сильно напоминало то, у которого стояло Веретье, но производило совершенно другое впечатление: не тянуло почему-то меня посидеть с удочкой на его берегу.

У входа в дом нас встречали две женщины в серых холщовых платьях, тоненькая девчурка лет четырнадцати и белобрысый мальчишка лет семи.

Женщины (одна из них была знакомая мне Пелка) церемонно поклонились и открыли нам двери.

Внутри дом ничуть не напоминал о своём первоначальном предназначении, не осталось никаких следов от жерновов и приводного механизма, а то место, где они когда-то были, превратилось в большой зал, посреди которого стоял накрытый стол, около которого нас ждали остальные члены этой необычной семьи.

Чуть в стороне стояла молодая, лет двадцати девушка с двумя расшитыми геометрическим узором полотенцами в руках, а навстречу, широко улыбаясь, шёл Прохор. Слегка приобняв каждого из нас, как бы прижимая к сердцу, он радостно приветствовал, дорогих гостей, Потом ко мне стали подходить по одному остальные члены семьи, а Прохор, как завзятый мажордом, представлял их.

— Дед, — протянул мне руку юнец, только что вышедший из подросткового возраста.

Я недоумённо обернулся к Прохору, не понимая, то ли это своеобразная местная шутка, то ли мальчишеская выходка переходного возраста. Но тот без всякой улыбки кивнул головой, и я решил пока подождать, состроив индеферентную морду.

— Баба Дуня, — чуть слышно произнесла, склонив набок голову, девчушка, встречавшая меня у входа.

После этого я не удивился бы, если бы тихий мальчонка назвался отцом Прохора, но тут оказалось всё в порядке: Ваня был сыном встречавшей меня прохоровой тётки Ульяны и её мужа Евгения, интеллигентного вида мужчины лет сорока.

Весёлый мужик, очень похожий на Прохора внешне, но совершенно другой по характеру, назвался дядей Фёдором и подвёл ко мне свою дочку Нюшу, которая, подав полотенца, проводила нас к рукомойнику, завершим тем самым официальную часть. Вскользь упомянули, что у Фёдора есть жена, но она временно отсутствует.

Если я скажу, что за ужином не пили, то мне всё равно никто не поверит. Но я в этот раз налёг на квас. Нет, меня не заставляли пить прохорову настойку: для редких тут гостей в запасе была «казёнка», вот только при одном взгляде на неё, было заметно, что купили её в каком-то ларьке вроде веркиного, и рисковать я не захотел.

В этом я был не одинок, кроме женщин, не стал пить и Женя, или как его все звали — Жека. Поэтому вполне естественно, что мы раньше остальных мужчин, управившись с едой, разговорились.

Оказалось, что он то и был тем учёным парнем, который просветил Прохора насчёт мутантов и ауры. Жека когда-то имел самое непосредственное отношение к науке. Лет десять назад он, будучи аспирантом филологического факультета псковского пединститута, прослышал про живущую в лесной глухомани семью и решил добраться до них в надежде разжиться старинными сказками или песнями.

Женя ещё только зашёл в лес, когда его заметила Ульяна. Но вместо того, чтобы поводить его по болоту до посинения и тем самым отбить всякую охоту соваться сюда, она вывела его на красивую полянку, где «случайно» встретила своего будущего мужа. Жека и ведать не ведал, что очень скоро закончится его прошлая научная и холостяцкая жизнь, зато об этом точно знала хорошенькая ведьмочка. Проведя с ней сумашедший день, юный аспирант вернулся в институт, написал заявление по собственному желанию и через два дня уже жил на старой мельнице.

— Через пару месяцев я опять выбрался в город и оформился лесником. Должность была, а служить в этих гиблых местах желающих не находилось, так меня, да ещё с высшим образованием, пусть и не профильным, за пять минут оформили, чтобы хоть временно дыру заткнуть. Вот так затычкой и служу уже одиннадцатый год, — Женя задумался о чём-то, но тут же расцвёл в улыбке, когда подбежавший к нему Ванюша привычно забрался к отцу на колени.

— А назад иногда не тянет? — спросил я не в силах понять, как такой образованный человек может довольствоваться этой сверхпростой жизнью.

— Да ты что?! Я вон сюда электричество и телефон провёл, так у нас теперь и телевизор, и интернет есть, а я, хочешь верь — хочешь нет, по свечам скучаю. Раньше всё жил «светлым» будущим, а теперь иногда утром глаза боюсь открывать: а вдруг это просто сон? Да я бы сам себе завидовал, кабы сглазить не боялся, — Жека с нежностью погладил сына по голове и поцеловал в вихрастую макушку.