Октавиан Стампас - Семь свитков из Рас Альхага или Энциклопедия заговоров (Тамплиеры - 6)

Тут старый предводитель рыцарей Храма осекся и тревожно сверкнул глазами.

"Есть еще главная тайна Ордена", - подумал я.

- Теперь Посланник может оставить Истину на этих горячих углях, более она не потребуется, - добавил к своим словам Великий Магистр еще несколько слов на ассасинской тайноречи.

Я взглянул на раскаленные углы и вспомнил вдруг о храбром римлянине Муции Сцеволе, который, дабы доказать врагам римскую стойкость, положил на угли собственную руку, сжатую в кулак, и бесстрастно терпел до тех пор, пока рука не превратилась в такую же обугленную головешку.

- Господин мой, - обратился я вновь к Великому Магистру, - когда высыхает река, останавливается мельничное колесо, а когда останавливается колесо, замирает и жернов. Движение должно прекратиться во всех частях механизма. Если, подобно падшему ангелу, Великий Мститель отрекается от священного обета, а Великий Магистр, еще только предчувствуя последствия, заведомо утаивает от него ключ, открывающий замок власти, то и Посланник отказывается расстаться с ключом.

Предводитель тамплиеров приподнял голову и вновь пристально посмотрел мне в глаза. Невольно я приблизился к нему еще на один шаг, чтобы старик мог разглядеть меня без напряжения.

- Что тебе нужно, господин? - глухо произнес он по-ассасински.

- Я - третье существо, которое по праву предания и по праву священной вести обязано знать причину беды, - вполне дерзко заявил я.

- Пожалуй, что так, - произнес старик на франкском и вновь прибавил на чужом и тайном наречии: - Но что желает знать господин?

- Почему Филипп от Капетингов? - высказал я свое первое недоумение.

- Еще недавно он был другим человеком, уверяю тебя, господин, - сказал мне Великий Магистр. - Подобно царю Саулу, он еще накануне безумного отречения проявлял великие порывы души.

- Поверить в это трудно, - столь же дерзко заметил я.

- Трудно, - кивнул Великий Магистр, - но словам крестного отца любимого сына короля поверить не грех.

- Кто же этот крестный отец? - проявил я поразительную недогадливость, изумившую Великого Магистра.

Дабы мне не краснеть, он учтиво промолчал.

Наш дальнейший разговор длился весьма и весьма продолжительное время до тех самых пор, пока толстая оконная решетка не проступила на мутной белизне рассвета, и, чтобы в сей хронике, повествующей об удивительных событиях моей жизни, перечень моих бесчисленных вопросов к Великому Магистру Ордена Храма не занял чересчур обширного места, я намерен изложить наш разговор в виде как бы отдельного рассказа моего знатного собеседника.

Если слова Великого Магистра, изреченные на птичьем ассасинском языке перевести на франкский, понятный большему числу смертных, то получится примерно следующее:

РАССКАЗ ЖАКА ДЕ МОЛЭ,

ВЕЛИКОГО МАГИСТРА ОРДЕНА БЕДНЫХ

РЫЦАРЕЙ СОЛОМОНОВА ХРАМА

Я родом из Бургундии, где темных слухов об ужасных богохульствах, творившихся в цитаделях Ордена, можно собрать втрое больше, чем в любом другом месте. О разных ужасах я был наслышан еще в отрочестве. Но знал я и множество прекрасных преданий о героях-тамплиерах, доблестно сражавшихся в Палестине, "как дети одного отца", о великих рыцарях, не страшившихся направить одно-единственное копье против полчища сарацин и в одиночку бросавшихся на целое войско неверных. Мне снились девять храбрецов Гуго де Пейна, взявших под защиту тысячи паломников. Мне снились блистательные короли Палестины и ослепительнейшие принцессы Иерусалима, за каждую из которых я готовился еще желторотым птенцом отдать хоть по девять жизней. Мне снился король Ричард Львиное Сердце, которому я мечтал принести обет верности и самого близкого оммажа. Я грезил о подвигах на Святой Земле.

Двадцати лет от роду, в году одна тысяча двести шестьдесят пятом от Рождества Христова, я вступил в Орден Храма. Еще раньше, зная наперед, что богохульная проказа и поругание Креста распространяется в Ордене через какие-то запретные, еретические книги, вывезенные с Востока и проникшими в Орден ассасинами, я дал два обета: безграмотности и простодушия. Я дал обет навсегда остаться простым воином, не умеющим ни читать, ни писать, ни мудрствовать. Я говорил себе: "Когда сюзерен хорош, надо защищать и сюзерена, и замок; когда сюзерен плох, надо с удвоенным рвением защищать замок. Когда король хорош, надо защищать короля и королевство; когда король плох, надо с утроенным рвением защищать только королевство".

Я желал лишь одного: стать доблестным рьщарем-тамплиером. И я стал хорошим рыцарем, тому свидетель наш Всемогущий Господь.

Пятнадцать лет я воевал на Святой Земле, и из самой Акры уходил в числе последних, следуя приказу комтура, хотя и предпочел бы остаться на башнях вместе с доблестными рыцарями, из которых я более других запомнил Жиля де Морея и молчаливого изгнанника Милона, носившего прозвище Безродный.

Когда Великий Магистр упомянул эти столь важные для моей судьбы имена, я набрал в грудь воздуха, чтобы задать самый важный для меня в ту ночь вопрос, однако спустя мгновение я сделал только протяжный выдох, а никакого вопроса так и не задал.

Когда Орден ушел со Святой Земли на остров, где по преданию появилась из морской пены богиня развратных язычников Афродита, страшные болезни стали развиваться и все сильнее истачивать тело Ордена. Так рыцарь в пустыне пьет частыми и мелкими глотками воду, пристально всматриваясь вдаль и трезво убеждая себя, что трепещущие темные клочки, как бы скачущие на него со всех сторон - вовсе не бесчисленные сарацины, а просто неиссякающие завихрения вечного зноя, а мерцающие лужицы - вовсе не чистые и прекрасные озера, а всего лишь обрывки эфирных отражений. Так тот же рыцарь, попав на недоступный сарацинам и плодородный Кипр, начинает залпом опоражнивать целые винные меха и готов в каждом ближайшем кусте различить похотливую блудницу.

Когда я воевал с сарацинами мне было легко держать все свои обеты, и я вовсе не задумывался о страшных тайнах, скрытых в подземельях наших замков.

Как только я попал на Кипр, меня призвали на совет "северяне" из высших орденских чинов. Вот когда я увидел в полном свете то, о чем был наслышан еще в отрочестве. Ни что из услышанного меня не поразило, и я только с грустью подумал, что теперь за годы воинской славы и доблести, предоставленные мне Орденом, придется расплачиваться полною мерой.

Разделение среди тамплиеров на "северян" и "южан" началось через четверть века после основания Ордена, при Иерусалимских королях Бодуэне Третьем и Амальрике, окружившими себя вавилонской роскошью, арабскими писцами и болтунами-сирийцами. Тогда и составилась в Ордене партия стойких к искушениям нормандцев и бургундцев. Выходцы же из Прованса, всегда склонные к разврату, погрязли в сирийском суемудрии. Впоследствии многие из южан сражались на стороне альбигойских еретиков, поносивших Христа, отрицавших Святой Крест и объявлявших себя святыми уже при жизни. Именно "южане" стакнулись с ассасинами и жадно учились у них разным колдовским штукам.