Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)

Вряд ли майор Каганов допускал, что какой-то там профессор Одинец-Левкин, типичный соцвред, человек, нуждающийся в трудовом перевоспитании, встанет когда-нибудь плечом к плечу с суровыми воплощенными вождями партии. Единственное дело, на которое он годен: довести караван до цели. Караван, усиленный кавалерийским эскадроном и несколькими орудиями, вряд ли устрашит смелых защитников Калапы, но оружие в таких случаях всего лишь указатель выбора – им можно не пользоваться.

Теперь майор принял решение.

Он знал, как важно уйти из города.

На Алтае он сразу окажется вне опасности.

Но все надо сделать так, чтобы с ним туда же попал профессор.

Постоял задумчиво. Покачался на носках.

– Если я помогу, доведете караван до цели?

– То есть до Шамбалы? – растерялся Одинец-Левкин. – Но…

– Что но? Отвечайте! Что вам мешает? Стены этого кабинета?

– Нет, не стены… – пришел в себя профессор. – Что-то подсказывает мне, что скоро я оставлю эти стены… – Он запнулся. – Но в Шамбалу приходит не каждый. Нельзя сказать: вот сегодня я пойду в Шамбалу. Так нельзя. Достичь Страны счастливых могут только те, кого позвали . Вас обязательно должны позвать . Понимаете? Вы должны услышать зов .

– А вы… расслышали?

– Я иду потому, что верю.

– Но вы знаете дорогу? – насторожился майор.

– Правильную дорогу знают многие. Через Кяхту, Ургу, Юм-Бейсэ, через Анси, Цайдам и Нагчу в направлении Лхасы. Многие ходили этим путем. А можно через Кяхту, Ургу, Алашань и Синин на озеро Кукунор и Тибетское нагорье, а там уже на Лхасу. Только я все еще не убежден, что Далай-лама согласится поставить в Лхасе радиостанцию.

– Не отказался же от нее Аманулла!

Профессор промолчал. Тогда майор выпрямился:

– Мы отправили афганскому эмиру радиостанцию, и он принял наш подарок с благодарностью. Вы об этом знаете. Он понял, как важно вести разговор с будущим. Для него мы – свет будущего. Нет плохих вестей из Сиккима, вы сами это постоянно повторяете. В союзе с могущественными архатами мы построим истинный коммунизм. Разве нет? Мы уже почти ликвидировали имущественные классы. Лет через пять мы поставим к стенке последнего хозяйчика. Ну? Что вы молчите?

– Один человек почти двадцать лет искал Будду Майтрейю, – покачал головой Одинец – Левкин. – Нигде не нашел, разгневался и отказался от поиска. Идя по городу, увидел несчастного, который конским волосом пилил железный столб. «Если жизни моей не хватит, все равно перепилю!» Смутился ищущий: «Что значат мои какие-то двадцать лет перед таким невиданным упорством? Лучше я снова вернусь к исканиям». И тогда явился к ищущему сам Будда Майтрейя. «Давно я с тобой, – сказал, – только ты не замечаешь меня, отталкиваешь меня, плюешь в меня». – «Такого не может быть!» – «А вот сделаем испытание. Ты пойди на базар, а я все время буду сидеть на плече твоем». Пошел человек на базар, зная, что несет на плече бога, но шарахались в ужасе от него люди, бежали в стороны, носы заткнув. «Почему бежите вы от меня, люди?» – «А ты разве не видишь, что у тебя на плече? Вся в язвах смердящая собака». Не увидели люди Будду Майтрейю. Каждый увидел только то, чего был достоин. Понимаете? – спросил профессор Одинец-Левкин. – Надо правильно понять поиск, надо осознать скрытые желания, иначе вместо бога увидишь смердящую собаку.

Майор кивнул.

Он забрал со стола папку и вышел.

Профессору Одинцу-Левкину он ничего не сказал, но дежурному в коридоре громко бросил: «В течение двадцати минут никого в кабинет не допускать!»

Минуту подождав, профессор поднялся.

Он знал, что дежурный за дверью прислушивается.

Но профессор не мог больше ни минуты усидеть на привинченном к полу табурете. Его трясло от предчувствий. Где Л и са? Как выйти из этого кабинета? Почему майор оставил меня, да еще и прикрикнул на дежурного? Если я не вернусь на восток, Шамбала вновь растает в смерчах, в песках, развеянных солеными ветрами. Там среди пустыни – скалы. Там узкие проходы между скал верблюды стараются обходить стороной, но люди обязаны пройти через расщелины. Прошел – хорошая карма. Не прошел – плохая. Можно пробовать снова и снова. Ничего, что карлик жалуется. Воплощенные вожди Шамбалы легче поймут таких вот оборванных страдальцев, чем лихой кавалерийский эскадрон с шашками наголо.

Поддерживая спадающие брюки, Одинец-Левкин подошел к окну.

В таких штанах, в такой чудовищной гимнастерке я буду выглядеть нелепо.

Да и не попаду я на улицу. Стекло не разбить, защелки намертво укреплены. Даже Л и са, увидев меня, вскрикнет. Эти опорки, грязное тряпье. Но ведь караван ждет. Для чего-то интеллектуальные существа запредельного мира выбрали именно мое истощенное тело…

Странно, но защелка окна была оттянута.

Раму легко открыть. Профессор задохнулся.

Это зов Шамбалы! Меня позвали ! Сладкие запахи влажной теплой травы внезапно ворвались в кабинет. Смутные огни в колеблющихся просветах. Ночь теплая, душистая. Он испуганно обернулся. Нет, нет, эту негромкую музыку с улицы здесь никто не услышит. Он быстро, как мог, скинул с ног покоробленные опорки, пошевелил босыми грязными пальцами…

Снаружи никаких постов не оказалось.

«Ой!» – пискнула за кустом невидимая девушка.

«Отвали, придурок!» – оттуда же донесся мужской голос.

Профессор, счастливо фыркая, отвалил. Шамбала позвала . Он торопился.

Нет, он не строил иллюзий. Еще немного и парк заполнится злыми голосами. По всем уголкам парка, рассыпаясь по дорожкам, побегут вооруженные чекисты. Уйти в таком виде невозможно.

Через час…

Ну, через два…

Меня все равно схватят…

Меня все равно и всенепременно схватят…

Если, конечно… Профессор никак не мог в это поверить… Если, конечно, мой побег не подстроен самим майором…

«Возьмите конверт. В нем листы, выдранные из вашей тетради».

Я вспомнил! Увидел выдранные листы и вспомнил! Пустая, отдохнувшая за годы память вдруг наполнилась гулким шумом, музыкой, гудками автомашин. Пять лет назад! Тот самый день! Последний день прежней – до самолета – жизни! С Колей и Ларионычем мы вылезли из полуподвального кафе на уютной питерской улочке Рубинштейна. Дыхание сбивалось. Рукопись надежно лежала в кейсе, рабочую тетрадь я заткнул в карман куртки.