Евгений Войскунский - Химера

А в Карабуруне очень жаркий день. Такая жара, что галька на пляже обжигает Игорю пятки. Он, только что вылезший из воды, прыжками передвигается вверх, к гроту в скале, где сапожная мастерская Филиппа.

— Дитя, — говорит Филипп, не выпуская гвоздей изо рта, — ты хочешь зажарить ставриду?

— Не хочу. — Игорь ложится ничком на неровный каменный пол грота. — Ух… Жара сегодня… Меня пропекло всего, как на сковородке.

— Разве это жара? — Филипп одним ударом молотка вбивает очередной гвоздь в подошву туфли. — Жара, к твоему сведению, была в Сингапуре. Вот там, можно сказать, настоящая жара. А тут просто легкий обогрев. Тебе понятно?

— Да.

— Тогда возьми помидоры и нарежь сыр. А где твой дядя-боцман?

— Работает.

— И какую он работает работу?

— Не знаю, Филипп. Раньше я немножко понимал, что дядя Георгий изобрел ботинки с подошвой, которая не изнашивается. А теперь сидит у себя в комнате, что-то пишет…

— Не может быть такой подошвы. — Новый удар молотка. — Это я говорю как специалист.

— Но дядя сам рассказывал…

— Мне не надо рассказывать. Я узнаю человека по обуви. Твой дядя неадекватный человек, я сразу понял.

— Не аве… А что это значит?

— У него ботинки износятся, как у всех людей, но не завтра, а через время. Вот что это значит. Тебе понятно?

— Нет.

— И правильно. Ты хороший мальчик, но психологически не подготовлен.

— Зачем обижаешь меня, Филипп?.. Все меня ругают… Родители называют лоботрясом. Ты — психом. Дядя Георгий перестал со мной гулять… и разговаривать… Неужели я такой плохой?

— Я же сказал, ты хороший мальчик. Но, конечно, ты уже не такой, как до приезда дяди-боцмана.

— А какой? Какой я, Филипп?

Филипп, глубокомысленно вздернув брови, высыпает изо рта гвозди на столик, снимает с колодки туфлю и молча осматривает ее.

Вернувшись домой, Игорь разок-другой прошелся под окном Круглова, но окно слепо смотрело задернутой белой, в цветочках, занавеской. Игорь, качнув ручку насоса, напился воды над колодцем. Послонялся по саду. Повалился на свою койку-раскладушку, полистал пестрый томик фантастики.

Нет, не идет в голову фантастика. Игорь вскакивает, отбросив книжку, и, взбежав на веранду, проходит в коридорчик. Заглядывает в кухню, смотрит на настенные часы: четверть шестого. Осторожно стучит в дверь Круглова. Ответа нет. Игорь стучит громче. Тишина. Игорю стало не по себе, он с силой толкает дверь…

Круглов ничком лежит на полу. С криком испуга Игорь кидается тормошить его, переворачивает на спину. Круглов открывает глаза, затуманенные беспамятством. Рядом с ним валяется шприц. А на столе — бутылка из-под «Боржоми», на треть наполненная жидкостью цвета крепкого чая.

С помощью Игоря Круглов медленно поднимается, валится в старое плюшевое кресло.

— Что вы делаете с собой? — беспокойно глядит на него Игорь.

Круглов не отвечает. Глаза его закрыты, костистый подбородок упрямо выдвинут. По запавшим щекам бегут капельки пота.

— Дядя Георгий… Может, вам доктор нужен? Я позвоню папе на работу…

— Нет, — говорит Круглов, вздохнув. — Не нужен мне доктор. Все прошло… Знаешь что? Давай-ка пойдем погуляем.

— Давайте! — обрадовался Игорь. — А то вы уже пять дней сидите в комнате, совсем не выходите…

— Пять дней? Ты ведешь счет? — Круглов привлек к себе Игоря, смотрит на него, держа за плечи. — Игорь, могу я на тебя положиться?

— Да, дядя Георгий!

— Сегодня ведь семнадцатое? — помолчав, продолжает Круглов.

— Да. Семнадцатое августа.

— Ну вот. Завтра… или лучше послезавтра ты отправишь заказной бандеролью пакет, который я оставлю тут на столе.

— Разве вы… вы уезжаете?

— Нет… Пойдем погуляем, дружок.

Они спускаются с веранды. Скрипят у них под ногами ракушки, устилающие дорожку сада. Выходят на улицу, и яростное солнце заставляет Круглова остановиться и крепко зажмуриться. А когда он открывает глаза, он видит, как там, внизу, в сверкающую солнечными бликами бухту втягивается белый теплоход.

— Это «Балаклава», — говорит Игорь. — Она приходит по средам в шесть вечера. Водоизмещение двенадцать тысяч.

— Все-то ты знаешь, — ворчит Круглов. — Посидим лучше в саду. Очень жарко.

Ранним вечером на веранде Черемисин читает газету. Ася накрывает на стол.

— Давно не было такой жары, — говорит она, принеся из кухни супницу. — Игорь! Обедать! Позови дядю Георгия.

Круглов выходит из своей комнаты, садится за стол.

— Что пишут в газетах, Михаил? — спрашивает без особого интереса.

— Да все то же. Волнения в Южной Африке. Волнения в Северной Ирландии.

— А в этой… Колумбии одна женщина родила пятерых, — сообщает Игорь. — Сейчас по телеку говорили.

— Вечно смотришь самые глупые передачи, — ворчит Ася, наливая в тарелки дымящийся суп.

— Почему глупые? — вскидывается Игорь. — Нормальная передача. «Новости».

— Когда женщины много рожают — это хорошо, — говорит Круглов, принимаясь за еду. — Это, как говорили в старину, богоугодное дело.

— Я не про то, что рожают, — несколько раздраженно говорит Ася. — Я о том, что детям нельзя смотреть все подряд. Есть детские передачи, вот их и смотри.

— Про зайчиков, да? — сердится Игорь. — Про сороку-белобоку?

Тут у садовой калитки постучали колотушкой. Игорь бежит открывать.

— Это дом Черемисиных? — доносится до веранды высокий женский голос. — Скажите, пожалуйста, у вас живет Георгий Круглов?

У Круглова взметнулись брови, когда он услышал этот голос. Он спускается с веранды навстречу молодой женщине, идущей за Игорем по садовой дорожке. На ней тугие джинсы и белая курточка.

— Юра!

В ее бурном порыве к Круглову — что-то отчаянное, как у тонущего, устремившегося к спасательному кругу. Дорожную сумку она просто бросает, Игорь подхватывает ее. Женщина утыкается лицом Круглову в грудь, ее плечи вздрагивают.

— Галочка, — тихо говорит Круглов. — Как ты нашла меня?

Она поднимает мокрое от слез лицо.

— Как нашла? Мне позвонил Змиевский… А ему — Мария Васильевна… Только она не знала номер дома… я прошла всю улицу Сокровищ моря…

— Зачем ты приехала?

— Ты смеешь спрашивать, зачем я…

— Тихо, тихо. Пойдем ко мне.

Круглов берет ее, плачущую, за руку, ведет через веранду в свою комнату, на ходу пробормотав извинение. Игорь ставит ее сумку в углу веранды и снова спускается по скрипучим ступенькам.

— Почему ты не ешь? Игорь! — окликает сына Ася.

— Потом, — отвечает тот, отступая в тень вечереющего сада.

— Ну что ты скажешь? — Ася, поджав губы, смотрит на мужа.

— Какое у нее лицо, — тихо говорит Черемисин.

— Хоть бы поздоровалась с нами. Однако у твоего старого дяди довольно молодые знакомые — ты не находишь?