Александр Казанцев - Том (4). Купол надежды

– О мэм! А говорят, что у женщин своя логика! – поднял руки доктор Стилл.

Николай Алексеевич гордился Аэлитой. Она раскраснелась и еще больше похорошела.

– Однако, академик, вы находитесь под защитой такого ангела-хранителя, что сам Броккенчерт вам не страшен! – воскликнул профессор О'Скара, получивший явное удовольствие от горячей речи Аэлиты.

– Все дело в том, джентльмены, – серьезно отозвался Анисимов, – что порядочность ученого определяется восприятием им логики. Но я не уверен, что она действует на сенатора Броккенбергера.

– Да, – согласился О'Скара. – Судя по недавней пресс-конференции, трудно быть уверенным в его порядочности. В Белый дом, да и в Капитолий я бы его не пускал.

Многое поразило членов «комиссии Броккенбергера» в Породе-лаборатории: и ледяные дома вдоль зеленых бульваров на дне Грота, и вырастающая за сутки в тысячу раз по объему биомасса дрожжей кандиды, и превращение ее в волокна в прессе, изобретенном отцом Аэлиты.

С бункера этого пресса начала показ завода «вкусных блюд» Аэлита. Биомасса загружалась в бак-пресс, венчающий высокую колонку, которую Аэлита любовно погладила по полированной поверхности. В бак под давлением накачивали воздух, и студень вытеснялся через множество отверстий, превращаясь в пучок нитей. Они затвердевали в колонке и наматывались в ее постаменте на катушки.

– Похоже на производство искусственных тканей, – заметил Аэлите доктор Стилл.

– Пожалуй, стоит вспомнить, – солидно вставил профессор О'Скара, – что сто лет назад весь мир одевался в изделия из естественных материалов: шерсти, льна, кожи, хлопка. А теперь уже не сможет обойтись без синтетики, без искусственного волокна.

– Вы хотите сказать, профессор, – обрадовалась Аэлита, – что через сто лет так же будет и с синтетической пищей?

– О что вы, мэм! Всегда вредно спешить с выводами. Лично я предпочитаю рубашки из хлопчатобумажной ткани, но…

– Но все еще впереди! – вмешался Стилл. – Говорят, есть такая песенка.

– Не знаю, споет ли ее наш председатель, – буркнул О'Скара, видя, что Броккенбергер раздраженно торопит хозяйку завода перейти в другие цехи и поскорее закончить обход.

Американские ученые заинтересовались цехом, где стоял шум, характерный для текстильных фабрик, и отстали от основной группы.

С удивлением смотрели они на работающие ткацкие станки.

– Вот уж чего не ожидал увидеть! – признался Стилл. – Или здесь ткут съедобные белковые рубашки?

– Нет, сэр. Я здесь делаю мясо, – ответил по-английски переходивший от станка к станку грузный рабочий в синем комбинезоне с множеством карманчиков.

– Мясо? – удивился профессор О'Скара.

– Именно мясо, сэр. Я всегда делал мясо.

– Что вы, парень! – рассмеялся Стилл. – Искусственная пища пока еще несовершеннолетняя. А вы «всегда»!..

– А я и не занимался ею, джентльмены… Я бил скот… – добродушно пояснил рабочий.

– Можно поболтать с вами минуту?

– Станки работают сами. Русские ткачихи обслуживают много больше станков, чем я.

– Ткачихи и вы! Что же заставило вас забросить настоящий мужской труд и заняться таким дамским делом?

– Занимался я многими делами. На ринге выступал. Рука тяжелая, но медлителен, проворства нет. На Чикагскую бойню не хотел идти. Животных жалко. Я всех бездомных собак подбирал. Но нужда заставила. Бизнес есть бизнес.

– Ох уж этот бизнес! – вздохнул Стилл. – Ради него станешь хоть отцом ядерных боеголовок, хоть чикагским тореадором.

– О нет, сэр! Тореадор – это совсем другое. Я бил молотом в темя. Валил с одного удара. Чикагские бойни, сэр! На одной только фирме «Армор» 220 быков в час. И еще 200 телят, 1200 свиней. А есть еще компании «Свифт», «Вильсон», «Кадэхи». Реки черной крови. Ее приходили пить любители. Можете представить?

– Фи! – поморщился профессор.

– И не только пить. Приходили нарядные леди с сынишками. Приучали к виду крови, к убийству. К «правде жизни», как это у них называется. А я долго не мог привыкнуть к висящим на крюках, разделанным уже тушам, у которых судорожно подергивались мышцы. А эти ребятишки с мамашами смотрели хоть бы что!

– Заботливые мамаши! – отозвался Стилл. – В воспитании, агрессивных сыночков им, кроме Чикагских боен, помогают еще телевидение и кино. Сотни трупов за сеанс. Вам и за неделю не повалить столько скота.

– Я бил молодецки, джентльмены, молотом. Глушил с одного удара в темя. Говорят, рука у меня тяжелая. Меня зовут Билл.

– А нас профессор О'Скара и доктор Стилл.

– Вот только вышвырнули меня с боен, как прежде отца, у которого рука ослабла. На мое место машину поставили. Теперь она бьет быков в темя. Только думаю, что частенько промахивается. Тут глаз человечий нужен и жалость к животным, чтоб не мучились.

– Зато здесь никто не мучается. Верно, Билл?

– Что верно, то верно.

– Так неужели вы на станках мясо ткете?

– А то как же? Вы когда-нибудь резали мясо вдоль волокна? Непременно поперек. В мясе, чтобы его по-настоящему почувствовать, первым делом волокно нужно. Вот и ткем его из белковой нити. А вкус и запах ему потом подберут: хочешь, под баранину, хочешь, под свинину причешут. Но живые мышцы на мертвых тушах здесь не дергаются.

– Спасибо, Билл. Нам было интересно побеседовать с вами.

– О'кэй, сэр! А вы приехали научиться здесь нашему делу или как?

Ученые переглянулись и ничего не ответили.

– Никогда не думал, что в разделанной туше могут сокращаться мышцы, – сказал доктор Стилл, когда они с профессором О'Скара догоняли членов комиссии уже в другом цехе.

– Да, этот Билл – чистая душа. Он, сам того не замечая, заставляет задуматься, – отозвался профессор О'Скара. – В чем же больший грех перед господом богом? В том, что хладнокровные матери-ханжи показывают детям, как убивают скот, или в том, что люди вообще создали скотобойни?

Доктор Стилл промолчал. Ему неясно было: почему до сих пор у них, представителей человеческой элиты, не возникало таких мыслей? Или они становятся другими? Может быть, и на собственную деятельность надо посмотреть с иной стороны?

– Прошу простить меня, уважаемые члены комиссии, – сказал академик Анисимов, покидая Хрустальный зал Директората после проведенной здесь представителями ООН дегустации искусственной пищи. – Я не хотел бы влиять на принимаемое вами решение. Не рассматривайте мой уход как плохое наше гостеприимство.

– О'кэй! – отозвался Броккенбергер. – Обойдемся.

И как только последний из работников Города-лаборатории вышел вслед за Анисимовым, Броккенбергер открыл прения.

В числе двадцати членов комиссии были и представители голодающих стран, где сельское хозяйство не справлялось с производством продуктов питания для растущего населения. Все они в один голос настаивали на скорейшей передаче опыта Города-лаборатории нуждающимся регионам.