Александр Казанцев - Том (4). Купол надежды

Ведь Танага как врач недавно обследовал сенатора и нашел его совершенно здоровым и лишь симулирующим болезнь. Но теперь…

Я напомнила доктору переданный Спартаком возглас сенатора:

– Он оцарапал меня! У него грязные ногти!

Мигуэля Мурильо мы нашли в соседней комнате в столь же плачевном состоянии, как и Броккенбергера.

Он лежал на полу и, словно стараясь убежать, скрыться, бешено загребал и руками и ногами, как четырьмя лапами, но только крутился на ковре.

Мне стало страшно.

Танага ухватил одну из беснующихся рук Мурильо, осмотрел его пальцы и сказал:

– Порез, Аэри-тян! Он старался вычистить траур из-под ногтей, извините. И порезал палец. Видите, измазано кровью.

– Разве это может быть причиной? – удивилась я.

– В том случае, когда траур под ногтями небезопасен.

Появилась Кати-тян. Взяла пробу крови у затихшего сенатора.

Танага же умудрился найти на столике среди маникюрных принадлежностей сенатора ножичек, на лезвии которого остался «траур», должно быть, из-под ногтей Мурильо.

Он передал находку Кати-тян, которая расположилась со своими аппаратами в третьей комнате.

Броккенбергер и Мурильо снова пустились в свой нескончаемый бег на месте, словно один старался догнать другого, чтобы отомстить за что-то, и оба не двигались, лишь исступленно перебирая конечностями и рыча как звери.

– Неужели ничем нельзя помочь несчастным? – в отчаянии спросила я.

– Извините, но только так, как я когда-то помог вашему истинному другу. Если я прав, конечно, в своих предположениях.

Танага оказался прав! В крови Броккенбергера и в крови Мигуэля Мурильо Кати-тян обнаружила яд гуамачи.

Он же оказался и в найденном Танагой «трауре» из-под ногтей Мурильо.

Броккенбергер умер первым. Его разбил полный паралич, захвативший потом и сердце.

Мурильо на короткий миг пришел в себя. Узнав, что сенатор скончался, он вытянулся, сведенный судорогой, потом с трудом произнес:

– О как я счастлив, сеньоры! Отомщен по законам мафии! Он предал меня и получил по заслугам.

– Вы пытались скрыть улики, делали себе маникюр, извините? – спросил Танага.

– Зря торопился… Вот и порезался… Достаточно небольшой царапины… на руке человека… Или на голове собаки… Помните? – Он гнусно улыбнулся. – И капельки крови… достаточно…

Я в ужасе смотрела на этого человека… Нет! Не на человека! Мне было больно, что он и мой Бемс умирали схожей смертью.

Припадок снова скрутил Мурильо, и он, не приходя в сознание, умер.

– У него очень толстые и остро заточенные ногти, которыми этот гангстер, как когтями, извините, наносил царапины своим жертвам. Очевидно, они по законам мафии и таким способом рассчитываются между собой.

Я вспомнила, что Мурильо при Спартаке и Остапе назвал сенатора Броккенбергера Брокком, главарем гангстерского синдиката «Броккорпорейшен». Мне трудно было в это поверить! Честное слово!

Не верили в это и на континенте.

В Вашингтоне, как только стали известны подробности всего случившегося, разразился очередной политический скандал. Сам президент США, в свое время поддержавший академика Анисимова и называвший работу Города-лаборатории «великим экспериментом», попросил сенат назначить сенатское расследование. И мне привелось беседовать с почтенными сенаторами, когда они прилетели к нам в Город Надежды. Им разрешено было курить, и я задыхалась от едкого сигарного дыма.

Дело велось весьма обстоятельно, опытные детективы дали мне сто очков вперед, было стыдно показывать им свои записки, признаваться в неумелых расспросах.

Результат сенатского расследования ошеломил не только меня.

Маньяком и преступником-одиночкой был признан Мигуэль Мурильо. Оказывается, одолеваемый жаждой убийства, он похищал чемоданы пассажиров, чтобы тем или иным способом вызвать гибель самолета в районе Бермудского треугольника. Доказательством его невменяемости сочли его упрямое стремление устроить катастрофу в одном и том же месте. Прибор же, выводящий из строя электронное оборудование, в качестве вещественных доказательств не фигурировал. Несколько стран, к которым имел отношение Мигуэль Мурильо, настаивали на передаче им прибора «для изучения». Советская страна предложила отнести его к числу запрещенных международными соглашениями разработок.

Николаю Алексеевичу пришлось слетать в Вашингтон, выступить в комиссии сената. Он снова был принят в Белом доме.

Вернувшись, он сказал мне:

– Нет, Америка – это не Смит и Броккенбергер. Это О'Скара, Стилл и миллионы простых американцев. И те передовые их представители, которые так же ненавидят голод, как и мы.

Сенатское расследование было закончено. Газетная шумиха улеглась.

Сенатор из штата Айова Дэвид Броккенбергер был посмертно оправдан, и в галерее Капитолия, где он так долго и успешно влиял на законодателей, поставлен его мраморный бюст.

В особняке Броккенбергера в штате Айова множество пригретых им ребятишек искренне горевали о кончине дедушки Дэви.

На заключительном заседании Особой комиссии ООН в Нью-Йорке после бурных дебатов восторжествовала точка зрения доктора Стилла, к которой присоединился в конце концов и профессор Энтони О'Скара, председатель комиссии.

Эксперимент в Городе-лаборатории признавался недостаточным. Рекомендовалось вынести его из-под ледяного купола Антарктиды и создать под эгидой ООН множество центров пищевой индустрии, используя при этом разработанную нами технологию.

Перед Николаем Алексеевичем и всеми его соратниками встали новые, еще более грандиозные задачи».

Я закрываю рукопись романа, романа-мечты о том, как человечеству справиться с грозящими ему бедами, как победить голод на Земле, как сохранить богатства окружающей среды, избежать энергетического кризиса, связанных с развитием энергетики климатических катаклизмов, как не бояться демографического взрыва.

Конечно, искать в фантастическом произведении рецепты от всех существующих или возможных невзгод нельзя. В нем лишь отражены и развиты некоторые идеи, разрабатываемые ныне наукой, воплощение которых не должно заменить, скажем, сельское хозяйство в тех странах, где оно стало передовым, прежде всего в нашей стране. Но подумать о том, как в помощь сельским труженикам, слишком зависящим от погоды, дать государственный резерв питательных продуктов, получение которых не связано ни с какими внешними условиями, конечно же, стоит.