Борис Романовский - Преступление в Медовом раю

И всех зазнобило от отвращения.

После завтрака Мзия исследовала психическое и нервное состояние членов команды, потом Алексей исследовал ее. Все были в норме, хотя и волновались, причем больше всего были возбуждены остающиеся на базе Том и Алексей.

Спокойно, без оживления и обычных шуток, десантники обступили биотрансформатор.

— Срок — три дня, резерв — еще два! — сказал Алексей. — Время сбора-солнце в зените!

Все посмотрели на взошедшее солнце.

— А теперь… — Сударушкин многозначительно умолк.

Эррера выступил вперед, обернувшись, посмотрел на товарищей, как будто прощался с ними, и шагнул на площадку аппарата. Десантники застыли, только на сером лице Ютты дергалась невидимая жилка под глазом.

Эррера лежал на площадке ничком, как предписывала инструкция. Он лежал, не шевелясь, вытянув руки вперед. Прошло несколько минут, и обнаженное смуглое тело командира стало распухать, удлиняться, терять человеческие формы и цвет и вдруг, за пять-шесть секунд быстрого, почти неуловимого для глаза превращения, трансформировалось в упругий корпус голубого лебедя, сверкающий вороненой синевой.

Гидра каркнула и перетащила свое тело за край площадки, а затем неуклюже поползла к лесу. Там она распластала крылья по траве и затихла.

Один за другим подходили исследователи к платформе, один за другим превращались в ужас этой планеты. Они расслабленно подползали к краю платформы, плюхались на грунт, как набитые чем-то тяжелым мешки, и отползали ближе к лесу, под тень деревьев.

Наконец Сударушкин и Гаррисон остались одни.

— Старт! — крикнул Алексей и махнул рукой.

Синие лебеди сначала тяжело, потом легче и легче замахали кожаными крыльями и поднялись в воздух. Два круга над ракетой, и караван полетел на восток, ведомый неизвестным инстинктом, а может быть, и неизвестным разумом. С этого мгновенья известия о них можно было получить только по телевизорам: каждый десантник перед трансформацией надел на себя миниатюрную камеру. Но кто знал, долго ли прослужит аппаратура, когда оператор не имеет рук и не вполне владеет своими чувствами?

Том и Алексей долго глядели им вслед.

Подробности дальнейшей жизни разведчиков стали известны оставшимся со слов Эрреры.

«В первый момент после превращения состояние было, как всегда, паршивое. Я еле сполз с платформы, добрался до края луга. Сознание было еще человеческим, я понимал, что должен подождать остальных, но мной овладевало предчувствие опасности. Мое тело готовилось, помимо моего сознания, к бою, я знал — неизвестно как, но знал, — что камеры в носу, по обе стороны боевого шипа, полны яда. Очень хотелось есть. Это чувство голода, как я теперь понимаю, силы: о отличается от человеческого — голодным было все тело. Была слабость, и я сознавал, что эта слабость от голоде Я раскинул крылья, положил их на траву и почувствовал, что голод уменьшается, а слабость понемногу проходит. Только очень медленно. К этому времени мои товарищи-гидры собрались рядом со мной, они тоже были слабы, некоторые намного слабее меня. Я воспринимал их мысли: «Опасность неизвестно откуда… питаться, питаться…» Не «есть», а именно «питаться»… И самое приятное: «Я — человек»…

Довольно скоро мы во всем разобрались. Усваивали пищу крыльями и брюхом. Впитывать могли и прямо органику и неорганику почвы, но они усваиваются медленно и, условно, невкусны. Самое вкусное — трава, листья, плоды. Плоды можно есть ртом, и это приносит приятные вкусовые ощущения. Да и усваиваются они значительно быстрее.

Отлетев от ракеты на такое расстояние, что ощущение опасности почти полностью исчезло, мы сразу же сели — кто на плодовые кусты, кто на деревья — и начали их «усваивать». Кстати, быстрее всего усваиваются животные, однако их надо предварительно убить. Как это делается, вы знаете. Мы тоже знаем, но иначе. Изнутри. Убивать приятно, «усваивать» теплое животное вдвойне приятней. Вкусней, что ли. Мы знали вкус убийства, если так можно сказать…

Подкрепившись, мы лежали на земле, — кто свернул крылья, кто продолжал подпитываться из почвы. Но теперь, когда изнуряющий голод был заглушен, мы смогли разговаривать.

Да, разговаривать. Карканье, которое мы знали до нашей трансформации, это основная, несущая звуковая частота, даже часть ее. Она может передавать какую-то долю простейшей информации. Очень ограниченный круг сигналов. На эту частоту накладываются высокие и сверхвысокие частоты, неслышные для человека. Кроме того, звуковые частоты чередуются с сочетаниями электростатических полей, перемежаясь с ними на манер гласных и согласных человеческого языка. Вроде, но не совсем.

С новым способом передачи мыслей освоились как бы автоматически, нужно было только привыкнуть к «голосам» друг друга.

«Голоса» окрашены гораздо индивидуальнее, чем человеческие, и я быстро определил, где чей; по-моему, и у остальных осложнений с этим тоже не появилось.

Что меня больше всего поразило, так это возможность передачи наших мыслей их способом. Сложные, абстрактные понятия передавались без труда. Значит, информационный аппарат изначально был подготовлен к обмену сложной информацией. Но если они могут передавать и воспринимать мысли, значит, они сами мыслят. Значит, они разумные?

Это было неожиданное открытие!

Интересно, что я почти с самого начала заметил, как мы велики для гидр. То есть масштаб был тот же, но мы были крупными экземплярами. Все понимали, что это хорошо. И мы очень нравились друг другу. Никакого чувства отвращения, как перед стартом, например».

— Я даже влюблена была в синего лебедя по имени Эррера! — вмешалась в рассказ Ютта, ехидно улыбаясь.

«Да. Мы поняли, что человеческий разум лучше всего проявляется тогда, когда мы сыты, — продолжал Эррера, покосившись в сторону Ютты. — Во время голода инстинкты почти заглушали человеческие мысли. Впрочем, инстинкты не покидали нас окончательно в любое время. Например, мы «знали», что нам нужно лететь к горам, искать укрытие на ночь: ночной холод и возможный дождь были неприятны. Человеческие ли побуждения двигали нами или инстинкты, не берусь утверждать с точностью.

Я скомандовал лететь, и стая поднялась в воздух. Видеть мы могли широко — что делается по бокам, что впереди. Было очень красиво вокруг, невольно у меня создалось впечатление, что все это кем-то распланировано, больно уж пейзаж был живописен. Я помню свой восторг и удивление товарищей и еще тогда подумал, что гидры отличаются от животных восприятием эстетических категорий. Еще одно подтверждение их мыслительной способности. Это меня поразило вторично, но совсем мы ошалели от удивления, когда долетели до гор.