Геннадий Хазанов - Para Bellum

– Меня зовут полковник Саркисов.

«Интересное имя – Полковник», – подумала девушка. Но сдержалась и вслух не сказала ничего.

– Я хочу серьёзно поговорить с вами, Елена Ивановна.

Ленка решила изобразить пай-девочку, кивнула, улыбнулась, чуть книксен не изобразила. Пришедший, он же пришелец и, может быть, засланец, кивнул, показывая, что да, оценил.

– Сегодня ночью вам дадут возможность встретиться с генерал-полковником Марковым.

– Интересно, а почему ночью? – с невинным видом произнесла хулиганка. – Я – честная девушка.

– Вы должны убедить любовника, – невозмутимо продолжил Саркисов, – чтобы он беспрекословно выполнял наши, скажем, просьбы.

Беседа приобретала серьёзный характер.

– Чьи – ваши, какого рода просьбы имеются в виду и при чём здесь я? – Глаза девушки сузились.

– Отвечаю по порядку, – вальяжно выговорил-таки засланец. – Наши это наши. Те, которые будут переданы через меня. Характер поручений – сугубо военно-организационный. Филологу, особенно специалисту по… – он достал из внутреннего кармана пиджака бумажку, развернул и прочёл: – По метапоэтике Велимира Хлебникова, так, правильно? – содержание этих заданий непонятно и неинтересно. При чём здесь вы? При том, сучка, что если ты этого не сделаешь, массу неприятных вещей сделают с тобой. Я внятно выражаюсь?

Ленка опустила глаза, растерянно кивнула и еле слышно попросила:

– Встаньте, пожалуйста.

Носато-усатый довольно ухмыльнулся и медленно отлепился от дивана и поднялся. Оторва без замаха влепила техничный хук слева ему в подбородок. Не ожидавший ничего подобного Саркисов шлёпнулся на пол. Впрочем, он тут же вскочил, потёр ушибленное место и прошипел:

– Если бы ты не была пока нужна, что бы я с тобой сделал.

Благоразумно обходя девчонку за два метра, он бочком добрался до входной двери и уже здесь завопил:

– Нэ хочишь? Пажалеишь! – И выскочил в коридор, под охрану «лбов».

С аэродрома Марков сразу отправился в штаб. Узнать, что произошло за часы его отсутствия. Созвониться с Габрильянцем, поинтересоваться, не передавал ли какие-либо из обещанных материалов Пикенброк. Если да, значит, игра может завязаться. Второе, убедиться, что доблестные чекисты нашли Ленку и сейчас студентка в безопасности.

Непомнящий доложил, что Ямщиков очень просил сообщить, как только комфронтом объявится. Сергей кивнул, только войдя в кабинет, набрал Александра Ивановича. Того на месте не оказалось. Только генерал-полковник опустил трубку на рычаги, телефон взорвался неприятно резким звоном.

– Александр Иванович, – спросил Марков.

– Нет. – Голос был знакомым, но кому он принадлежал, вспомнить не удалось.

– Слушай внимательно, Марков, – прозвучало в трубке. – Твоя девка у нас. Захочешь получить её буквально целой и невредимой, приходи ровно в полночь на площадь Рынок Тадеуша Костюшко. За храмом Святого Миколая, на углу Липовой – четырёхэтажный дом. Во второй справа квартире тебя встретят. Приходи один. Можешь взять пистолет, всё равно он тебе не поможет. И не надо никому об этом рассказывать.

Сергей напряжённо вспоминал, у кого он слышал хамоватые интонации ничтожества, торжествующего от ощущения власти над человеком, который во всех смыслах выше него. Этакое, а я на тебя наступлю, и ничего мне за это не будет. Так обращались к ЗК охранники в СТОНе, так разговаривали бандиты Куцего. Теперешнего «собеседника» точно приходилось слышать раньше. Но тогда он не позволял себе такого тона.

– Кто вы? Представьтесь, – потребовал комфронтом. В ответ – издевательское хихиканье: «Придёшь, заодно и познакомимся». И злые короткие гудки.

Как только трубка коснулась рычагов, аппарат зазвонил снова:

– Сергей, это Ямщиков. Срочно надо увидеться.

– Приезжай, – сказал Марков и глянул на часы. Девятнадцать тринадцать. И эту ночь придётся бодрствовать. Ничего, отоспимся в могиле.

Только ступив в приёмную Вождя, Лаврентий Павлович всё понял. Он окинул взглядом стоящего, положив руку на кобуру, Поскрёбышева, иронично улыбающегося Лихарева, насупленного Мамсурова. Пару крепких лейтенантов, напряжённо караулящих каждый жест народного комиссара внутренних дел. Впрочем, теперь уже, пожалуй, простого ЗК номер такой-то. И Самого – Сталина. Хозяин стоял в центре, поддерживая правой рукой левую, и глаза его сияли даже не жёлтым, а страшным оранжевым блеском.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, Лаврентий? – спросил по-грузински Иосиф Виссарионович – Видишь, я вышел тебя встречать к порогу.

– Зря ты со мной так, Коба, – по-грузински же ответил Берия. – Я всегда был тебе предан, как отцу. Несправедливо это.

– Что ты можешь знать о справедливости, Лаврентий? – ответил Сталин.

Лейтенанты сделали шаг вперёд.

– Понял, – сказал Ямщиков. – То есть на самом деле ничего не понял. Но думать обязано начальство, наше дело выполнять.

– Не валяй ваньку. Они могут убить Елену в любой момент.

– А в твоём присутствии они её пальцем не тронут. Постесняются.

– Может, ничего и не будет. Главное, не спровоцировать.

– Это я не первый раз слышу, про «не провоцировать». И по опыту знаю, как только начинаешь вести себя скромно, контрагент тут наглеет. Сразу надо бить по морде, тогда вся эта сволочь сразу начинает вилять хвостиком и умильно заглядывать в глаза. Снизу вверх.

Марков пожал плечами:

– В любом случае я отправлюсь один.

– Дело твоё. А я чего-нибудь пошустрю. Тихонечко, чтобы не провоцировать. Ты мне скажи, что делать с записью твоих симпосионов с абверовцем?

– Хранить, аки зеницу ока своего. Будет оказия, передадим Иосифу Виссарионовичу. Доклад я ему уже представил, это будет иллюстрация.

– Представил? Молодец. Тогда там ты поосторожнее. Не горячись.

– Видишь, спокоен как? Как пульс покойника, – невесело пошутил Сергей.

Ямщиков только покачал головой.

Вождь смотрел на человека, которому уже не раз прощал трусость. Прощал, потому что верил в его верность – общему делу и себе. Ему ужасно не хотелось верить в то, что за преданностью укрывалось предательство.

В ушах нарастал шум. Перед глазами стали возникать коричневые рифлёные плитки. Они закрывали поле зрения, пока не превратились в клубящуюся тьму. Бухало сердце, разрывая грудную клетку, и шум…

Сталин, словно ватная кукла, осел на пол. Мамсуров и Лихарев бросились к нему. Поскрёбышев растерянно переводил взгляд с тела Хозяина на неподвижно стоящего Берию, не зная, что делать. Валентин схватил руку Иосифа Виссарионовича, прижал к запястью какую-то штуку, вроде браслета с небольшим экраном, сосредоточенно всмотрелся и пробормотал: «Плохо. Очень плохо».

Лаврентий Павлович бочком добрался до двери, распахнул её и, стоя на пороге, ткнул пальцем в тело Сталина: