Геннадий Хазанов - Para Bellum

– Конечно, – поспешно согласился командир группы захвата. – Пройдёмте в авто.

Провожая Ленку до двери квартиры, Сергей Петрович попросил:

– Маму не пугай. Смягчи как-нибудь историю, ладно?

Девчонка кивнула и вдруг потянулась к мужчине, обняла его за шею.

– Хочу к тебе. Прямо сейчас.

Марков благодарно поцеловал её в глаза.

– Я тоже. Но нельзя отвергнуть просьбу неизвестного спасителя.

Увезли генерала недалеко. Через пару кварталов машина свернула в какой-то двор и стала. Тот же командир распахнул дверцу:

– Пожалуйста, пересядьте в другое авто.

Офицер увидел огромный лимузин, сияющий лаковым покрытием даже в ночной темноте. Задняя дверца открылась, и смутно знакомый голос с насмешливыми интонациями позвал:

– Серёжа. Иди сюда, дорогой, я давно тебя дожидаюсь.

Марков уселся на скрипнувшее кожаное сиденье, силясь припомнить, кто в его далёком прошлом обращался к нему с чуть заметным одесским выговором и неистребимыми ироническими интонациями.

– Не припоминаешь? – спросил владелец автомобиля, и в салоне вспыхнула неяркая лампочка. Сергей Петрович увидел человека, одетого в обычный наряд ответработника: полувоенный френч, в каком постоянно показывался Сталин, галифе, заправленные в сияющие сапоги. Лицо римского сенатора. Такие командир видел, когда их водили на экскурсию в Эрмитаж, в коллекции скульптурных портретов. Ещё в то время Маркова поразило, что художники воспроизводили в мраморе каждую морщинку и бородавку, что мастера не льстили заказчикам, сохраняли присущее модели в жизни выражение лица. Высокомерные, алчные, жестокие, тупые лица людей, которые определяли судьбы Великого Города две тысячи лет назад, смотрели в глаза далёких потомков. И становилось понятно без долгих объяснений экскурсовода, почему Империя рухнула.

Только годы спустя Марков понял, почему высокопоставленные римляне не требовали, чтобы скульпторы приукрашивали их облик. Причиной было высокомерие. «Отцы Отечества» как бы говорили грядущим векам: «Мы такие. И такими вам придётся принимать нас и мир, который мы для вас создали».

На внешности теперешнего визави Сергея оставили следы самые разнообразные излишества. Коротко остриженные волосы стали полуседыми, что называется, соль с перцем, обвисли брыльями щёки, потянулся к подбородку мясистый нос. Только глаза, глубоко упрятанные под бровями, не потеряли цепкости. Да, портрет этого персонажа вполне мог бы стать равным среди тех, кто своими усилиями формирует будущий мир. Или будущее мира, если вам так больше понравится.

– Отними лет двадцать, – усмехнулся спаситель, – добавь длинные патлы, как положено анархисту… Кстати, у тебя случайно соли с собой нет?

– Лёвка, – ахнул генерал. – Простите, Лев Николаевич, правильно?

– Леонид Михайлович, – уточнил собеседник. – Позволь снова представиться: Леонид Михайлович Заковский. Про Задова и, если слышал, Зиньковского забудь. Очень рад, что ты меня всё-таки вспомнил.

– Как можно… – начал Марков, но Заковский остановил нетерпеливым жестом:

– Сейчас такие времена, что родную мамочку узнают только тогда, когда это сулит продвижение по службе. Чаще от родной мамочки отказываются. А я тебе никогда не был не только мамой, даже дальним родственником из станицы Грызаевки.

Теперь Марков по-настоящему вспомнил человека, расположившегося рядом на сиденье роскошного лимузина. Живой, значит, Лёвка Задов, бывший начальник контрразведки батьки Махно, герой Алексея Толстого, бывший результативный разведчик и диверсант, о чём помнят румынская сингуранца и польская служба беспеки, бывший, можно сказать, чекист (в том смысле, что классическим, «книжным» чекистом он перестал быть ещё в незапамятные времена Дзержинского). Впрочем, бывших чекистов, говорят, не бывает. Во всяком случае, живых. А Заковский сейчас был живым весьма и весьма условно…

История знакомства ротного командира Первой Конной и видного махновца могла бы украсить любой приключенческий роман. Однако в годы Гражданской войны подобные переплетения судеб оказывались чуть ли не нормой. В первый раз они пересеклись на Перекопе, перед Ишуньскими укреплениями Врангеля. На левый фланг пятнадцатой стрелковой дивизии, прижатой к берегу, обрушилась кавалерийская лава конного корпуса генерала Барбовича. Этот кулак должен был смести красных с северной части Литовского полуострова и утопить их в ледяной ноябрьской воде. Остановить несущиеся галопом четыре тысячи смертей, казалось, не могла никакая сила.

В тот момент навстречу врангелевской коннице вылетели двести махновских тачанок. Прозвучала страшная команда: «Хлопцы! Робы грязь!» С двух-трёх сотен метров по лаве Барбовича ударили пулемёты. Конники не отвернули. Корпус был уничтожен почти полностью.

Ротный командир Марков, волею начальства оказавшийся среди бойцов пятнадцатой, и комендант семитысячной «армии» анархистов Лев Задов лицом к лицу тогда не встретились.

Знакомство случилось через несколько дней. Махновцы двигались на Симферополь. Хозяйственные мужички не пропустили ни одного врангелевского склада, попавшегося на пути. Фрунзе приказал прекратить грабежи «по частной инициативе». Ценности должны отойти новой власти в полной сохранности. Рота Маркова получила задание очистить от мародёров спиртзавод в пригороде «столицы Крыма». На всю жизнь запомнился Сергею огромный, с глубокий бассейн величиной, чан, заполненный «огненной водой». Десятки людей, вскарабкавшись на борта, черпали жидкость котелками, привязанными к винтовочным ремням, толкали друг друга, обрывались вниз. Кого-то с весёлой матерщиной тут же вытаскивали приятели. Пара сугубых любителей, окунувшись в «море водки», принялась жадно хлебать. Выудить алкоголиков не удалось, да никто особо и не старался. Теперь их трупы покачивались в такт волнам от плюхающихся фляг и прочих посудин и, казалось, шевелились в кристально прозрачном спирте.

Бойцы Маркова пытались вытеснить жаждущих с территории завода, но пропитанная алкогольными парами толпа схватилась за оружие. Усмирила пьяниц только пулемётная очередь, пущенная так низко, что пули едва не задели волосы на головах. Не замеченный в суете и толкучке броневик стоял в воротах. Хлопнула дверца, на утоптанную землю спрыгнул длинноволосый мужчина в бушлате на тельняшку и клёшах – типаж анархиста, известный по карикатурам. Правда, без маузера в обязательной деревянной кобуре-прикладе. Скучным взглядом он обвёл двор, вполголоса сказал кому-то внутри броневика: «Сделай на два пальца ниже». Потом, так же негромко, обратился к жаждущим с неистребимым южным выговором:

– Я – Лёва Задов. Вы меня знаете. Брысь отсюда трусцой.