Фриц Лейбер - Ведьма

Студентка кивнула и вежливо, хотя и довольно криво, улыбнулась.

Выводя непривычно тихую миссис Ганнисон из административного корпуса, Норман все отчетливей ощущал, как мысли его словно наливаются мраком. Ничего подобного ему до сих пор испытывать не приходилось.

Неожиданно мрак расступился, как расходятся на закате грозовые тучи, и в щель нырнул алый лучик. Грозовые тучи накапливались в его мозгу, а алый лучик был сгустком бессильной ярости, в которой Норману чувствовалось что-то знакомое.

Ярость захлестнула мозг. Очертания зданий колледжа расплылись у Нормана перед глазами. Если существует такая вещь, как расщепление личности, подумалось ему, и если в перегородке между двумя сознаниями появляется трещина…

Глупости! Безумие!

Он вдруг вспомнил слова, что сорвались с уст Тэнси в купе поезда: «Душа помещается внутри человеческого мозга». И еще: «…если ей не дают вернуться в прежнее тело, она проникает в другое, невзирая на то, занято оно или свободно. Таким образом, плененная душа чаще всего находится в мозгу своего похитителя…»

Внезапно из щели во мраке, поднявшись на гребне алой волны гнева, возникла внятная мысль: «Кретин, как тебе это удалось?!» Злобой своей она напомнила Норману миссис Ганнисон, и он, отрешившись от сомнений насчет собственного здравомыслия и реальности колдовства, признал как установленный факт, что мозг миссис Ганнисон оказался внутри его черепа и взывает к его собственному мозгу.

Норман искоса поглядел на женщину, которая покорно плелась за ним по территории колледжа. На мгновение ему захотелось соприкоснуться с ней сознанием. Но только на мгновение. Велев себе не валять дурака, он двинулся дальше, мысленно беседуя на ходу с миссис Ганнисон.

— Как вам это удалось? — твердила та.

Норман призадумался было, забыв, что миссис Ганнисон теперь слышит его мысли.

— Я положил в вашу сумку зеркало принца Руперта из шкафчика с экспонатами. Перекладывая, я завернул его в платок, а когда вы прикоснулись к нему пальцами, тепло, исходящее от вашей кожи, разрушило его. По древним верованиям, отражение в зеркале — это душа человека или, на худой конец, ее образ. Если зеркало разбивается, когда в нем отражается чье-либо лицо, то душа того человека выходит из тела.

Поскольку в разговоре не были задействованы органы речи, Норман «произнес» свою тираду как бы единым духом.

Сквозь щель во мраке проник другой вопрос:

— Куда вы ведете мое тело?

— К себе домой.

— Что вам нужно?

— Душа моей жены.

Наступило молчание. Щель во мраке сомкнулась, потом снова разошлась.

— Вы не можете забрать ее. Я владею ею, как вы владеете моей душой. Она спрятана и подчиняется мне.

— Пускай. Зато я могу удерживать вашу душу, пока вы не согласитесь вернуть душу моей жены в ее тело.

— А если я откажусь?

— Ваш муж реалист, он не поверит в то, что вы ему расскажете. Он обратится к лучшим психиатрам, а в итоге, хотя будет жестоко страдать, отправит ваше тело в сумасшедший дом.

Норман почувствовал в мыслях миссис Ганнисон страх и признание своего поражения. Впрочем, она еще пыталась сопротивляться.

— Вы не сумеете удержать мою душу. Она вам ненавистна, она вызывает у вас отвращение. Ваш мозг извергнет ее.

Тоненький лучик, что пробивался сквозь щель во мраке, сделался вдруг почти ослепительно ярким. Норман мысленно чертыхнулся. Быстро же она освоилась! Он прибавил шаг; женщина, ковылявшая следом за ним, начала задыхаться.

— Первой была Энн, — поневоле Норман вынужден был прислушиваться к воспоминаниям миссис Ганнисон. — Она нанялась ко мне в услужение восемь лет назад. Этакая хрупкая на вид блондиночка, справлявшаяся, однако, со всей домашней работой. Она была излишне впечатлительна и всего боялась. Вам известно, что людьми можно управлять через страх, не прибегая к физической силе? Резкое слово, суровый взгляд — важно не то, что ты говоришь, а то, что подразумеваешь. Постепенно Энн наделила меня всей той строгостью, с которой к ней в детстве относились отец, учитель и священник. Я взглядом заставляла ее рыдать, я останавливалась у двери ее спальни, и Энн впадала от ужаса в безумие; повинуясь моим приказаниям, она брала голыми руками горячие кастрюли и сковородки и ждала, пока я не кончу разговаривать с Гарольдом.

Помимо Энн Норман узнал про Клару и Милли, Мэри и Эрменгард. Он не мог не слушать, не мог сомкнуть щель во мраке, хотя способен был расширить ее. Подобно омерзительной медузе или некоему мясистому плотоядному растению, душа миссис Ганнисон прилепилась к его душе, как будто тюремщик и пленница неожиданно поменялись местами.

— А еще была Труди, толстая, неуклюжая и недалекая Труди, девушка с фермы. Она преклонялась передо мной, часами возилась с моей одеждой. Я поощряла ее то так, то этак и мало-помалу превратилась для Труди в святую. Она жила, чтобы добиться моей похвалы. Она готова была сделать для меня что угодно, несмотря на то что очень часто попадала впросак и вечно чего-то стыдилась…

Наконец они добрались до дома Сейлоров. Поток гнусных мыслей иссяк. Щель во мраке сузилась до размеров крохотной точки.

Норман провел тело миссис Ганнисон в комнату Тэнси и показал на связанную фигуру на полу. Та лежала в той же позе, в какой он ее оставил: глаза закрыты, зубы оскалены, дыхание с хрипом вырывается из груди. Это зрелище кузнечным молотом обрушилось на мозг Нормана, и так уже изнемогавший под натиском сознания миссис Ганнисон.

— Заберите то, что вы вселили в нее, — услышал Норман свой собственный голос.

Черный паук спрыгнул с юбки Тэнси и резво припустил по расстеленному на полу одеялу. Норман действовал без промедления: его каблук раздавил паука, как только тот перебежал на паркет. Он различил приглушенный мысленный стон: «Мой верный Король! Ты покинул меня, ты больше не оживишь ни человеческую плоть, ни дерево, ни камень. Придется мне искать нового помощника».

— Верните то, что вы у нее забрали, — сказал Норман.

Щель во мраке исчезла.

Связанная фигура шевельнулась, сложно желая изменить положение. Губы задрожали, глаза раскрылись. Не обращая внимания на черноту, что давила на его мозг, Норман наклонился, разрезал веревки и вынул из-под них прокладки, которыми предусмотрительно обмотал запястья и лодыжки Тэнси. Ему показалось, будто он слышит стук ее сердца.

Голова Тэнси качнулась из стороны в сторону. С губ слетело: «Норман…» Ресницы затрепетали, тело вздрогнуло — и внезапно в комнате словно расцвел цветок: на лице Тэнси появилось осмысленное выражение, ее руки обняли Нормана за плечи, а из широко раскрытых глаз взглянула на него живая человеческая душа.

Мгновение спустя чернота, давившая на его мозг, куда-то улетучилась.