Кир Булычев - Жизнь за трицератопса (сборник)

И вот – представьте себе – Лев Христофорович увидел госпожу Самойленко, стоящую на углу с белой гвоздикой в лапке, одетую лишь в кожаный передничек, заимствованный у папуаски, с грудью разве что не обнаженной и в золотых туфельках на дециметровой шпильке. А уж что было нарисовано на лице Клары – не поддается переводу на литературный язык.

Но Минц уже смирился с тем, что живет в сумасшедшем доме, и, хотя все внутри у него перевернулось, он произнес:

– Здравствуйте, Клара Георгиевна. Вам не холодно?

– Привет, мужчина, – ответила заведующая сектором. – Не желаешь получить удовольствие?

– В каком смысле? – растерялся профессор.

– В сексуальном, – сказала женщина. – Я такие штучки умею делать, что ты до завтра в себя не придешь. От меня некоторых на «скорой» увозят.

– Простите, – сказал Минц. – Немного попозже. Мне хотелось сначала заглянуть в дом два.

– А что, правильно, – согласилась Самойленко легкого поведения. – Я прошла сквозь это чистилище. Меня изнасиловали шестеро сотрудников. Я думала, что не переживу позора.

– Врет она, – сказала бабушка в белом платочке, проходившая мимо. – Она сама бросалась на наших ребят. Многие устояли.

– А вы там работаете? – спросил Минц.

– Следуйте за мной, молодой человек, – сказала бабушка, – и вы достигнете цели.

В доме два на площади Землепроходцев находилось несколько учреждений. В том числе Гуслярское отделение ансамбля «Березка», Госприемизвозснаб, салон красоты «Галатея-2», фонд «Малютка и отчим», а сбоку прямо к стене был приклеен лист картона, на котором неровно, но внятно было написано фломастером:

И никакого объяснения.

Когда Минц вошел в дверь, то увидел черную стрелу, которая указывала вверх по лестнице. А там, в коридоре, стояли в ряд стулья, и на стульях сидели смирные люди из городских жителей. И, хоть освещение в коридоре было невнятным, они узнали Льва Христофоровича, и кто-то в кепке удивился и спросил:

– А тебе, профессор, чего не терпится?

– У профессора тоже проблемы бывают, – откликнулась Гаврилова, несчастная мать неудачного сына.

– Здесь по очереди или по записи? – спросил Минц.

– Живая очередь, – сказал Кепка. – Я с семи часов записывался.

Кепка показал Минцу ладошку с номером «2».

Минц присел на свободный стул рядом с Гавриловой.

– Вы тоже? – спросил он.

– Нет, – сказала Гаврилова. – О сынишке хотела посоветоваться.

Сынишке было под тридцать. Сынишка уже дважды развелся и собирался наняться в какую-нибудь бездействующую армию, чтобы не ранили.

– А как вы узнали об этом?

– Разве вы в «Гуслярском знамени» не читали?

– Я только Интернет читаю, – сказал профессор. – За остальным следить не успеваю. И что же в нашей газете было написано?

– Ничего. Только два слова: «Ваш шанс» – и адрес. Первым Косолапов пошел. Думал, что угостят. Вы Косолапова не знаете?

– Не встречал.

– А он бомж. По помойкам ходит и бутылки сдает.

– У нас в городе настоящий бомж есть?

– У нас, говорят, даже группировка есть, – прошептала Гаврилова.

Минц кивнул, но не понял, какая группировка. Гаврилова же между тем продолжала:

– Он пришел, а его никто не останавливает, никто не гонит, но и не угощает. Ольга Казимировна спрашивает: «На что жалуетесь?» Смешно, правда?

– А кто такая Ольга Казимировна?

– А вот зайдете и увидите.

Человек в кепке нервничал – то вскакивал, старался заглянуть в щелку белой стандартной двери с бумажкой: «Без вызова не входить», то бегал по коридору, наступая людям на ноги. А когда дверь открылась, оттуда выдвинулась бородатая физиономия и рявкнула:

– Следующий!

Кепка кинулся бежать.

– Кто хочет или никто? – спросила физиономия.

Гражданка Гаврилова широко, как верующий парашютист, перекрестилась и ринулась к двери.

Наступила тишина.

Возвратился человек в кепке и скромно сел на стул.

Открылась другая дверь, напротив, оттуда выглянула очаровательная женщина средних лет и произнесла:

– Лев Христофорович, вас ждет завотделением.

– Мы первые стояли! – закричал было Кепка.

– Вам к другому доктору, – сказала очаровательная женщина.

В кабинете было скромно, тесновато, за белой занавеской стояла койка. Очаровательная женщина средних лет уселась за ученический стол. Ее темные волосы были забраны назад, в тяжелый узел. Одна прядь нарочно или случайно падала на лоб.

– А я все думала, – сказала очаровательная женщина, – неужели вы сознательно игнорируете?

– Я газету не читаю, – ответил Минц. – А как ваше имя-отчество, простите?

– Ольга, называйте меня просто Ольгой, я вам в племянницы гожусь.

– Польщен, – ответил Минц. – И чем же вы здесь занимаетесь?

– Во-первых, я должна вам сказать, – ответила Ольга, – что мы не шарлатаны, не волшебники, не колдуны и даже не космические пришельцы.

– Последнее меня очень радует, – улыбнулся Минц, сделав вид, будто о космических пришельцах и не думал. Что было неправдой.

– Больше того, – продолжала Ольга, – мы не являемся агентами ЦРУ и даже Моссада.

– Что делать в нашем городке агентам ЦРУ!

– Не лукавьте, – возразила Ольга. – Они рады бы протянуть свои щупальца в каждую российскую деревню. Мы же являемся опытной лабораторией Министерства здравоохранения, которая развернула в Великом Гусляре свой полигон.

– Чем же вы занимаетесь? – спросил Минц.

– Как будто вы не догадались!

– Объясните. Зачем нам догадки?

– Хорошо. Проблема проста. Чаще всего человек ошибается, потому что у него нет возможностей выбрать тот путь в жизни, ради которого он появился на Земле. Условия жизни, воспитание, материальное положение, случай – все объединяется для того, чтобы отрезать человека от его настоящей судьбы. Только единицам суждено соответствовать предначертанию. Может быть, вам, Лев Христофорович?

– Мама хотела, чтобы я играл на скрипке, – признался Минц.

– А вы?

– Я хотел стоять в воротах нашей городской футбольной команды, но я был толстым мальчиком, и меня не брали.

– Представьте себе, что биология добилась того, чтобы соединить, казалось бы, несоединимое – человека и его призвание.

– А если поздно?

– Никогда не поздно, – сказала Ольга.

За стеной послышался шум. Кто-то кричал, рычал – мучился.

– Не все так гладко, как хотелось бы, – сказала Ольга.

– Если вы предлагаете человеку выполнить его желание…

– Не совсем так, Лев Христофорович. Мы не можем исполнять желания. Мы можем показать человеку, к чему лежит его душевная склонность. Ведь каждый из нас рожден выполнить какую-то функцию в муравейнике, именуемом человечеством. И, когда он выполняет эту роль, он счастлив. Или почти счастлив. Но знает ли человек об этом? И я вам должна сказать, что величайшим изобретением Гургена Симоновича и было проведение черты между тем, что человеку кажется, и тем, к чему он на самом деле предназначен. Вот вы мне сказали, профессор, что хотели стать вратарем. Но разве вы знаете, ради чего вы родились на свет? Да вы можете и не подозревать.