Сергей Абрамов - 05-Мой престол - Небо (Дилогия)

— Насмотрелись? — ехидно спросил Иешуа. Голос, который в последний раз Петр слышал много лет назад, совершенно не изменился. А с другой стороны — что за идиотизм, чего бы ему меняться? Это здесь, в Иудее, десять лет минуло, а там, может, и двух дней не прошло. Забыл, старый Петр, эффект тайм-капсулы? Тут — годы, там — минуты. Сам ведь пользовался переходом во времени, чтобы не тратить дни на путешествие, к примеру, из того же Иершалаима в Нацерет… Хотя какая, к дьяволу, капсула?.. Каналы времени заблокированы мертво… Как Иешуа здесь очутился?..

Радость радостью, но логика живее всех живых. Впрочем, вопросы — позже.

И с тарзаньим воплем он заключил Иешуа в объятья.

— Брат!.. Брат! — только и мог разумно произнести. Далее следовали крепкие шлепки по плечам, кряхтенье и радостные междометия. Удивительно уныло и однообразно проявляют свои чувства мужчины — что в первом веке, что в двадцать втором. Понять бы только — кто из описываемых мужчин из какого века…

Натискавшись, Петр отпустил Иешуа, чтобы в следующее мгновение его сграбастал Иоанн. Та же картина.

— Ох, не задуши! — хохотал Иешуа.

— Ничего, воскреснешь! Нам не привыкать, — отвечал Иоанн, прижимая старого друга к своей могучей груди.

Петр смотрел на Иешуа, и в мозгу его точно формулировались десятки вопросов, каждый из которых был главным, и каждый следовало бы задать первым, но на язык почему-то просилось традиционно идиотское: «Ну, как ты там вообще?»

Связь аппарата мышления с голосовым аппаратом за десять лето иудейского сидения Петра, по-видимому, сильно ослабла. Сам он, к грусти мимолетной, о том не подозревал до конкретного исторического момента.

— Вообще-то я там ничего, жив пока. — Иешуа, отпущенный Иоанном, с явственно ощутимой радостью смотрел на друзей, не переставая, однако, читать их мысли.

К месту припомнились мысленные блоки… Но какие блоки? От кого блокироваться? От Иешуа? Еще к месту припомни: бессмысленно это. Да и нет давно никаких тайн! Ни от него, ни от Иоанна. Если кто и может что-то скрывать, то это как раз Иешуа, исправно функционирующая интуиция подсказывает: он не для того сюда невесть каким образом вернулся, чтобы что-то скрывать. Скорее напротив…

— Правда, бpат?

— Конечно, правда. Что спросите — отвечу, а что не спросите — сам расскажу.

Оглянулся кругом себя, рассмотрел внимательно стулья — плотницкую гордость Петра, пощупал.

— Молодец, Кифа, добротно сделано. Заменил меня не только в Божьем промысле, но и в плотницком ремесле. Где удачнее?

— Ты пришел в общину, сплоченную твоим именем, и хвалишь какой-то стул?

— Верно говоришь, Кифа, — Иешуа стал серьезным, — за общину тебе спасибо.

— Да за что «спасибо»? Работа такая… В ответ Иешуа не преминул уколоть его:

— И это верно. Ты же у нас Мастер Службы Времени. Один из пятнадцати Великих. Ты просто продолжаешь контролировать верный ход Истории. Все как в инструкции, а инструкцией для тебя, если я не запамятовал, всегда был Новый Завет.

Слова «Служба Времени» заставили Петра внутренне напрячься. Давно он ни от кого их не слышал. В голове еще сильнее забушевал ураган вопросов. И про Службу тоже.

— Расскажешь про Службу? — спросил тихо Петр.

— Слышал же: все расскажу. И про Службу тоже. Только перекусить бы…

— Вот ведь сообразиловка тупая! — Петр хлопнул себя по лбу. — Гость с дороги, а мы… Илам!

Через четверть часа на столе для планерок, летучек и совещаний (что еще бюрократическое припомнить?) стояли кувшины с вином, нежнейшее мясо, блюдо с зеленью и прочие яства из неприкосновенного запаса для высоких гостей общинного босса, владельца Большого Стола. Во время еды о серьезном как-то не говорилось, поэтому обсуждали частное — кто насколько изменился, кто постарел, а кто нет, кто чему научился, а кто что позабыл. Петр не преминул гордо поведать Иешуа о своем юбилейном пешем броске по памятным местам, чем сильно растрогал друга.

Рассчитал ли Иешуа свое появление именно в данный момент — по прошествии долгих десяти лет или случайно так вышло, но все получилось психологически точно: оставшиеся в Иудее первого века Петр и Иоанн настолько соскучились по нему, что сами принялись наперебой рассказывать об общине, о паломничествах, о том, как христианская вера приживается в абсолютно непригодных для нее к раньше казалось, землях. Новый слушатель — причем не случайный прохожий, не неофит, жаждущий подробностей общинного бытия, а лицо, как говорится, заинтересованное, знающее — ах какая приманка для рассказчика! Петра и Иоанна невозможно было остановить. А Иешуа и не пытался. Ему все казалось важным и интересным. Хотя первым оказался самый трудный для ответа вопрос:

— Что с матерью, Кифа? Жива ли? Я бы хотел ее видеть…

Петр не стал применять ни местную, ни общую анестезию.

— Она умерла, брат. Прости…

— Когда? — Голос Иешуа был ровен м тих.

— Через три года после твоего… Вознесения…

— Болезнь?

— Нет, брат. Просто сердце остановилось. Во сне. А я не умею оживлять людей…

Иешуа молчал, смотрел в окно. Что он там видел? Петр не слышал — что…

— Давайте помянем мать, — сказал Иешуа, поднимая чашу с вином. Добавил по-русски: — Пусть земля будет ей мягкой…

Петр не стал поправлять…

После трапезы друзья повели Иешуа на экскурсию по обширной территории общины. Несказанно обрадовали Марфу и братьев Натана и Фому. Остальных в этот день в общине не нашлось, разъехались по делам кто куда: месяц Элул на дворе, месяц сбора оливок, рабочая страда — самое время для неспешных, вечерних, после трудового дня, бесед с людьми… Верные ученики Иешуа поначалу даже не поверили, что перед ними стоит настоящий Машиах — уж больно по-чужому выглядел человек с короткими волосами и куцей бородкой; скорее уж эллинской, нежели иудейской.

— Фома, брат, ты не изменился. Как был неверующим, так и остался! — шутил Иешуа. — Это же я, я, подойди, потрогай. Вот — я шрамы на руках остались. От гвоздей, коли помнишь…

Фома тупил взор и стеснительно улыбался.

Вечером, когда восторги по поводу возвращения Иешуа уже Поулеглись, Машиаха показали всем, кому следует, познакомили всеми, с кем хотелось, и троица отцов-основателей засела в кабинете Петра, не забыв прихватить с собой несколько кувшинов с вином.

— Ну, рассказывай.

Иешуа вздохнул, помолчал немного, видимо, прикидывая чего бы начать.

— Мир твой, Кифа, — большой бардак. Хорошее начало. По крайней мере, одно ясно: язык свой он сильно обогатил.

— Это я и так знаю, Иешуа. Рассказывай толком. С самого прибытия.

Петра жгуче интересовало, как Иешуа удалось разобраться с техниками на приемном створе, которые увидали совершенно чужого человека.