Владимир Михановский - Гостиница «Сигма»

— Никогда!

— В том-то и загвоздка, — вздохнул председатель. — А что касается стиля, то ведь он поддается тематической обработке, а следовательно — и подделке…

— Я нашел этот обрывок возле атомного сердца… остановившегося… — тихо сказал Эльван.

— Грубая работа. Неужели кто-то и в самом деле всерьез поверит в это? — Председатель потряс в воздухе ленточку. — Хотя, признаюсь, недавно и у меня было подобное искушение. А ведь в самом деле заманчиво, не правда ли? Лебединая песня ионной системы! Робот предчувствует свою гибель и слагает грустную элегию. — Председатель прищурился и, поднеся ленточку к глазам, медленно прочел:

— Удивительная осведомленность, вам не кажется?

— Возможно… цепной энергетический синтез, который был близок к выходу из-под контроля… А я недосмотрел… — с трудом выдавил Эльван.

— Оч-чень мило! Робот-пророк. Или, может быть, еще, чего доброго, флюиды? «Магнитная стенка, создавая непреодолимую преграду любой движущейся массе, не может служить препятствием для альфа-волн, несущих концентрированные мысли». — Председатель спародировал академика Делиона так похоже, что Эльван помимо воли улыбнулся.

— А почему бы и нет? — сказал он. — Гипотеза не может быть правильной, если в ней нет сумасшедшинки.

— Сто лет назад остановились бы, пожалуй, на флюидах… — заметил председатель, садясь в кресло. Он раздраженно отключил экраны вызова и продолжал: — Что ж, займитесь этим предположением… Вы свободны.

Вихрь разнородных чувств нахлынул на Эльвана. Значит, председатель верит в него? И он не снял с него ответственности. И вины… А в этих флюидах, честное слово, что-то есть…

— Попытаюсь доказать, председатель, — обернувшись уже в дверях, сказал Эльван.

— В добрый час, профессор, — негромко ответил седовласый человек с усталым лицом.

Дверца лифта бесшумно закрылась, и кабина резко рванулась вниз. Эльван прислонился пылающей щекой к прохладной матовой панели. Он вновь и вновь переживал все перипетии только что закончившегося разговора с председателем. Разговора, хоть и не разрешившего проклятых вопросов, вот уже третьи сутки мучающих Эльвана, но зато… Эльван чувствовал, что после беседы с председателем он опять обрел веру в себя.

Кабина неслась на предельной скорости. Перед Эльваном бесконечной сеткой мелькали этажи Совета — самого грандиозного строения Земли.

А как он прочел эту таинственную ленту! Медленно, будто вдумываясь в каждое слово. И кто создал эти строки? Дэн? Или тот, кто убил его? Или в самом деле эти слова были внушены Дэну, чтобы запутать следы?

Перед Эльваном встало то роковое утро, когда он, войдя в зал, впервые увидел то, что раньше было Большим Дэном. Ужасающую картину разгрома… Обрывки нервов… Золотистый сплющенный шестиугольник — остановившееся сердце… И над всем этим — победные солнечные лучи, пробившие рассветный туман. Высокий купол, вспыхнувший подобно хрустальному…

«Дэн больше всего любил рассвет», — подумал Эльван, выходя из здания Совета.

Тропинка бежала вверх, петляя в хаосе сгрудившихся скал. Собственно, можно ли было назвать тропинкой эти еле приметные следы, которые непосвященному и не заметить? Надломленная веточка самшита, едва примятый лист папоротника, гроздь дикого винограда, брошенная когда-то под ноги и успевшая уже увясть, как бы пунктиром обозначили путь. Но мудрено ли, что тропка была едва приметной, если ступали по ней только двое?..

Ухватившись за узловатую руку старой шелковицы, Эльван подтянулся. Самый трудный участок остался позади.

Диабазовые глыбы были теплы в лучах заходящего солнца. Глубоко внизу темнел каньон, утыканный игрушечными соснами.

Отсюда моря еще не было видно, но оно угадывалось. Как именно — Эльван этого, верно, не сумел бы объяснить.

Немного отдохнув, он снова двинулся в путь.

Синие отроги далеких гор кутались в облака. Одно из них настигло Эльвана, когда он переходил по упавшему стволу шумливую горную речушку.

Вот и поляна, заросшая коварным тисом, — их поляна. Эльван устало опустился на колени перед соцветием нежных изогнутых чаш, хранящих на донце прозрачную дождевую влагу. Достаточно лишь одного глотка, маленького глотка этой прохладной жидкости… Эльван прикрыл глаза. Перед ним выплыло широкоскулое лицо председателя. «Возможно, я был резок, но кто же мог знать? — скажет он глухо на Малом совете. — А может, я был неправ?..»

Интересно, долго ли мучаешься, когда выпьешь? Надо было бы заглянуть в «Справочник фауны и флоры». Впрочем, не все ли равно?

Близкий смех заставил Эльвана поднять голову и вскочить на ноги: перед ним стояла Мари.

— Как Дэн? — спросила она, внимательно посмотрев на Эльвана и вдруг став серьезной.

Вместо ответа Эльван махнул рукой.

— Что, Эль? Он все еще не узнает тебя?

— Не то, — сказал Эльван, беря девушку за руку.

— Так что же?

— Понимаешь, основные блоки памяти, к счастью, сохранились целыми…

— Чудесно, — хлопнула в ладоши Мари. — Значит, Дэн ничего не позабыл?

— Ничего. И давай-ка лучше о чем-нибудь другом, — сказал Эльван. — Погляди, какое сегодня море…

— Погоди.

Мари опустилась на замшелый валун, обхватив колени руками. Эльван сел рядом на жесткий вереск, скрестив по-турецки ноги.

— Ты, по-моему, чего-то недоговариваешь, — тихо сказала Мари, глядя в одну точку. — А! Кажется, я догадалась. Закончили этот эксперимент? Со внушением?

— Угу, — промычал Эльван, сосредоточенно жуя травинку.

— Ничего не получилось?

— Не получилось.

— Расскажи подробней, Эль, — попросила Мари. — Представь себе, что мы снова в лекционном сферозале и ты, как всегда, разъясняешь мне что-то после лаборатории… Ох как трудно было выслушивать твои длинные объяснения… И вообще, думаешь, легко было целый год работать под самую глупую студентку физического факультета?!

— Надо сказать, что работала ты довольно успешно, — заметил Эльван. — Настолько успешно, что я всерьез подумывал отчислить тебя. Шутка ли сказать — четыре раза сдавать дифференциальные уравнения!

— В этот-то момент я и перестроилась… Но в части передачи мыслей я действительно профан. Разъясните мне, пожалуйста, профессор, — протянула Мари тоненьким голоском.

С края скалы, на которой сидели Эльван и Мари, открывался широкий вид на море. Кремнистые уступы, истерзанные ноябрьскими штормами, глядели угрюмо и неприступно. Беспокойное море швыряло на берег ледяные волны, и отсюда, с высоты, подвижная кайма прибоя казалась живой.