Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

-- А каким же именем ты назвался? -- поинтересовался Борис.

-- Как каким? Как в паспорте -- Здравый Василий Петрович.

-- То есть твой предполагаемый "отец" -- Пётр Васильевич -- должен был назвать тебя честь своего отца?

-- Разумеется.

-- Молодцы, старая гвардия! Не то слово! Не задушишь, не убьёшь!

-- Отнюдь не только старая. У Ларисы, то есть Елизаветы, есть и внук, и правнук. Внуку сорок пять -- он меня постарше будет! -- по образованию инженер, однако по специальности поработать не успел, так как в стране начался развал. Сперва подался в предприниматели -- сначала мастерил сейфы для нуворишей, потом переключился на ремонт квартир. А в минувшем году заделался фермером -- купил землю в Сталинградской... то есть в Волгоградской области, и теперь туда вроде бы жить переезжает.

-- И правнук туда же с ним?

-- Нет, правнук пока учится в Москве в институте. Учёба нынче стоит денег, и чтобы сделать взнос на следующий год, его отцу придётся вырастить и продать аж семьдесят тонн помидоров.

-- Могу вообразить! Два вагона ради двух семестров! А кто-то -- жизнь просто так прожигает! -- возмутился Борис.

-- Ну, ничего страшного, правнук-то тоже не монашеского устава. В двадцать лет -- чего от него хотите? Разумеется, в голове только девчонки да и ещё одно какое-то странное увлечение -- он лазает с друзьями по всяким подземным тоннелям и коридорам.

-- Диггер, так это сейчас называется, -- со знанием дела пояснил Борис.

-- Да, да, правильно, диггер. Таким образом, друзья, наша старая гвардия не просто в строю, но и активно развивается. Теперь вот и думаю -- надо бы и мне съездить как-нибудь под Сталинград на ту ферму. В конце концов, не век же мне чужой хлеб даром есть!

-- Вы не даром хлеб едите, -- поспешила возразить ему Мария, -- Не спешите, не надо пока никуда не уезжать!

Тем временем в окружающей толпе возникло оживление -- многие из гуляющих начали перемещаться к металлическим парапетам, установленным вдоль Моховой. Глядя поверх многочисленных голов, можно было разглядеть, как со стороны гостиницы "Москва" к площади под слегка плывущие звуки военного марша приближается широкая колонна под кумачовыми знаменами.

-- Демонстрация компартии, -- со знанием дела сообщил Борис. -- Они каждый год организуют шествие на Девятое мая.

-- А другие политические партии как-то участвуют? -- поинтересовался Алексей. -- Правящая партия, например?

-- Нет, не считают нужным. На Красной Площади проходит традиционный военный парад и его, как они полагают, вполне достаточно для выражения памяти и внимания. Коммунисты же устраивают отдельный праздник.

-- И они трижды правы, -- отозвалась Мария. -- Я не сомневаюсь, что две трети шествующих в этой колонне никакого отношения к компартии не имеют и пришли лишь для того, чтобы постоять под знамёнами, цвет которых они продолжают считать своим. Я бы тоже хотела пройтись с ними вместе, жаль, что мы раньше не подумали об этом...

-- А что нам мешает? -- спросил Алексей, выражая готовность начать пробиваться сквозь толпу к шествию.

-- Требования безопасности и десять тысяч полицейских, -- охладил его пыл Борис. -- Теперь перед любым митингом людей обыскивают и, возможно, тайно фотографируют.

-- А фотографировать-то зачем? -- возмутился Петрович. -- Боятся напрямую запретить и хотят, чтобы у людей срабатывал самоконтроль? Прямо какое-то иезуитство...

-- Иезуитство самое что ни на есть! -- Борис зло ухмыльнулся. -- Вся извращенность нашей политики сегодня проистекает оттого, что её подлинные цели не хотят обнародовать. Раньше власть совершенно не боялась свои цели провозглашать -- мировая ли революция, индустриализация, построение развитого социализма... Теперь же -- молчание. Для чего, во имя чего всё делается -- это скрывается даже не от народа, ибо от народа, согласимся, трудно что-либо утаить, а прежде всего от себя самих. Лежащие ныне в основе реальной политики нажива, вседозволенность, разврат, бесчестие, обман доверившихся и спекуляция на святом -- всё это выходит настолько перпендикулярно нормальной человеческой природе, что власть предержащим даже трудно в этом самим себе признаваться. Потому они не жалеют денег на показное благочестие -- отсюда и миллиарды на сегодняшний парад, на подарки ветеранам, на весь этот праздничный антураж. Шутка ли -- обеспечить шествие, охранять до темноты гуляния, устроить салют -- да, всё вроде бы делается правильно, но ведь делается -- с холодным сердцем! Что молчите? Или я неправильно говорю?

-- Всё, наверное, так, -- с грустью ответил Алексей. -- Странно лишь то, что в этом нашем новом мире, в двадцать перовом веке -- страшно подумать! -- когда наука и техника достигли невиданных высот, когда будущее относительно легко прогнозируется и им вполне можно управлять, никто не решается открыто и обстоятельно рассказать о нём! Предложить на выбор варианты, объяснить, что может поджидать людей на пути к каждому из них, предупредить о трудностях... Люди бы всё поняли, обдумали, взвесили и сделали бы согласный выбор. Для несогласных с выбором большинства -- предложить что-то взамен, мы же не после гражданской войны, чтобы сгоряча расстреливать и лишать прав всех несогласных... Однако вместо этого -- молчание. Просто живите, люди, ходите под флагами пусть красными, пусть синими или зелёными, но только не задавайте вопросов о будущем. Его за вас как бы определят другие.

-- Вот молодец! Всё понял, всё усвоил из нашего новояза! -- внезапно прервал Борис. -- Произнёс "как бы" -- самое что ни на есть главное ныне словечко! Как бы! И ведь это не просто словечко -- это целая формулу жизни, по ней всё ныне делается -- как бы!

-- А может быть, друзья, хватит митинговать? -- предложила Мария. -- Оставьте политику для разговоров дома, сейчас же праздник!

-- С удовольствием оставлю! -- немедленно согласился Алексей, переложив розу из одной руки в другую. -- Но я хотел бы всё же подарить эти наши цветы кому-нибудь из тех, кто семьдесят лет назад твёрдо знал, что будущее зависит от собственных усилий и личной твёрдости. Кто боролся за это будущее, шёл на любой риск, был готов к смерти -- причём по-настоящему, а не "как бы"!

Однако, на беглый взгляд, настоящих фронтовиков поблизости не обнаруживалось: из разноликой толпы выделялись лишь несколько моложавых, лет по шестьдесят-семьдесят, полковников, увешанных медалями, такого же возраста капитан первого ранга в чёрном с золотыми кантами кителе да несколько молодых парней в красноармейских гимнастёрках, куда-то целеустремленно протискивающихся сквозь плотные ряды гуляющих.

Алексей с Петровичем переглянулись: выходило, что в этот момент времени и в этой точке пространства лишь они двое могли похвастаться принадлежностью к славному прошлому! Однако думать об этом, пребывая в крепких и здоровых телах, было неловко и тяжело. Алексей ощущал также и неловкость и от ношения великолепной праздничной розы, которая, по его твёрдому убеждению, должна была находиться в других руках. Но где же найти эти нужные руки?