Рита Харьковская - Миры и Судьбы. Книга первая

Душа сидела у ног Создателя и пыталась поймать его взгляд …

Создатель отводил глаза и хмурился, от чего в небе начинали клубиться черные облака и проблескивали молнии …

Это не была юная Душа, стремящаяся в мир, еще надеющаяся не только испытать боль, но и познать плотские радости …

Душа уже прошла шесть реинкарнаций и помнила, что мир полон злобы, ненависти, предательства, непонимания, и компенсировать боль простыми радостями бытия сложно …

Душа знала (впрочем, как и все Души), что в мир ее отправляют для искупления чего-то недопонятого, недоработанного, но втайне надеялась, что ее призвали к Создателю с иной целью, хотя помнила, чем заканчивались все предыдущие встречи у трона …

Создатель наконец-то опустил взор, и Душа погрузилась в бездну его глаз …

И осознала неизбежность уготованной ей участи …

Изумрудные глаза, опушенные длинными ресницами, затуманили слезы …

Создатель со вздохом, полным боли и сопереживания, протянул руку и погладил белокурые кудри:

– Я буду ждать тебя … это в последний раз.

Легкое прикосновение пальцев ко лбу, и Душа закрутилась – завертелась в калейдоскопе событий, прошлых и грядущих, и утратила возможность думать и чувствовать …

***

Юная женщина, еще почти девочка, всего-то восемнадцати годов отроду, лежала в родильном зале районной больницы рабочего города и смотрела, как за окном просыпалось утро…

Это было третье утро ее мук и страданий.

Жизнь, ею зачатая, никак не хотела приходить в этот мир, тело изболелось, мозг уже перестал адекватно воспринимать реальность, она желала только одного: чтобы это существо, раздирающее ее нутро, наконец-то оказалось снаружи, и всё равно – живым или мертвым. Пусть просто освободит ее.

В мозгу роженицы, наплывая одна на другую, клубились мысли.

Ребенок, на которого возлагались такие большие надежды, их не оправдал …

Он думала о том, что красавец муж, картежник и бабник, душа компании, местечковый бард, утратил к ней интерес, как только добился своей, мужской, цели. Их свадьба была фарсом, единственной возможностью добраться до вожделенного тела гордой красавицы, воспитанной грузинской семьей, со всеми установками, запретами и указаниями, свойственными этому народу.

Муж отправился к очередной пассии, более сговорчивой, ровно через три месяца после бракосочетания, но в ней уже теплилась новая жизнь и она отчаянно надеялась, что эта новость вернет мужа в семью.

Надежды не оправдались …

Совсем скоро она узнала, что "разлучница" тоже носит под сердцем его ребенка.

Вся беременность пошла в полуистерике-полуненависти и к мужу, и к тому, кто растет в чреве.

Муж отмалчивался, отмахивался от нее, как от надоедливой мухи, и снова, каждый вечер, уходил к другой…

***

Две неразлучные подружки, Верунчик и Аннушка, санитарки родильного отделения, шли на работу, не выспавшись и не отдохнув, а потому пребывая в не самом лучшем настроении.

Вчерашний вечер они провели с новыми кавалерами, от души натанцевавшись и изрядно выпив портвейну, нацеловавшись на парковой скамейке и добравшись до дома на рассвете.

– Надеюсь, эта лупоглазая корова уже разродилась, – изрекла Аннушка.

– Угу, вот уж послал кому-то Бог зиллячко, – захихикала в ответ Верунчик.

***

Яркое июльское утро радовалось жизни!

Многоголосый щебет птиц, аромат цветущей липы, синее небо и лучи солнца – все славило и благословляло Жизнь!

… все, кроме распростертой на пропотевших и пропитанных болью простынях, юной женщины.

Никем и ничем неконтролируемые мысли клубились в затуманенном мозгу:

«Когда, когда это дитя покинет мое тело!? Когда?! Когда я стану снова свободной, юной и стройной?! Будь проклят тот день, когда я увидела твоего отца! Будь проклят тот миг, когда мы зачали тебя! Уйди! Дай мне покоя!»

***

Верунчик и Аннушка приняли смену и вошли в родилку.

Лица вытянулись у обеих, когда они увидели роженицу, встречи с которой так стремились избежать.

– Вот это номер! А ты еще тут?! – удивилась Аннушка.

– Давать научилась, а рожать не умеешь, – захихикала ей в ответ Верунчик.

– Не, надо что-то делать, а то эта корова ребятенка таки удушит, – подруги переглянулись и пошли к сестре-хозяйке просить о помощи.

Через полчаса санитарки вернулись в родзал.

Лица у них раскраснелись и слегка лоснились. Внимательный наблюдатель понял бы, что сестра-хозяйка не только подсказала им выход из ситуации, но и накапала по соточке спиртику, дабы задуманное свершилось, как положено, без раздумий о последствиях …

Новейшая льняная простыня была сложена вчетверо и "родовспомогальщицы" подошли столу.

Юной женщине было безразлично, что и как они собираются делать. Затуманенный многосуточной болью мозг отказывался думать о чем-то другом, кроме одного: «Пусть это закончится!» – а потому дюжие санитарки наложили простыню на живот и дружно присели, оторвав ноги от пола.

Душераздирающий вопль раздался на всю больницу, и ребенок, разорвав лоно матери, пулей вылетел в мир…

***

– Эй, мамашка! У тебя девочка! – попытались как-то приободрить роженицу санитарки.

«О Боги … еще и девка», – подумала юная мать: «Если бы сын!»

– Уберите ее от меня! – и она отвернула лицо от своей новорожденной дочери.

В это время Верунчик и Аннушка рассматривали девочку.

– Давно я не видела такого красивого младенца, – сказала Аннушка.

– Посмотри, какие ресницы … и глаза … зеленые… только почему она молчит? – отвечала Верунчик.

В палате раздался плач…

Даже не плачь – вой испуганной насмерть Души, которая знала, что с ней было, и видела, что будет.

Санитарки испуганно переглядывались и решали, кому бежать за врачом.

… припозднившийся Ангел-Хранитель подлетел к тельцу малышки и легонько прикоснулся крылом к ее губкам.

… плачь тут же утих.

… потом так же легонько Ангел коснулся ушек девочки, и она перестала слышать голос Создателя.

… напоследок Ангел пощекотал затылок ребенка, и она забыла все, что с нею было в прошлых жизнях и все, что ждет ее впереди.

Ангел поцеловал ее в лоб и прошептал: «Не бойся, малышка, я всегда буду рядом», – легкий ветерок приподнял занавеску на окне.

…Ангел улетел…

…в мир пришла новая жизнь ....

… у затянутого паутиной изморози окна, на шатком венском стуле с высокой спинкой, неизвестно как сюда попавшем, накинув на плечи клетчатую шаль, сидела старуха …

Спина ее была все еще прямая, в параллель со спинкой стула, только плечи слегка ссутулились, как будто подались вперед. Черные густые кудри, лишь кое-где прорезала паутинка седины.