Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

Сам хозяин усадьбы, сделавшийся совсем недавно обладателем умопомрачительного состояния, одетый в незамысловатый песочного цвета пиджак и демократичные джинсы встречал гостей на идеально подстриженной зелёной лужайке с бокалом шампанского в руке. Подарив Марии приветственный комплимент и поздоровавшись с Алексеем и Петровичем, Гановский отдал бокал лакею и заключил Бориса в крепкие дружеские объятия. Борис хорошо знал Гановского ещё со времён Кипра и теперь с удивлением отметил, принимая поцелуй в шею, что Гановский абсолютно трезв. "Видимо, держит шампанское для вида, бережёт здоровье. Намерен, значит, жить долго. Молодец, noblesse oblige!"

Из импровизированных комментариев Гановского, которыми он продолжал встречать подъезжающих гостей, можно было заключить, что сегодняшнее мероприятие -- что-то вроде открытия сезона, которое олигарх намерен взять за правило устраивать каждый год на берегах Москвы-реки. При этом отмечать "точку зенита" всем друзьям предлагается в конце июля в Каннах, а на закрытие сезона он приглашает в Монако.

-- Дела в гору пошли? -- дежурно поинтересовался Борис у широкоплечего белокурого американца лет пятидесяти, работающего у Гановского юристом.

-- Да, мы предпринял эффективный шаги, -- с небольшим акцентом не без гордости ответил американский экспат. -- Имеем подряд нефтепровод, олимпик Сочи, и один важный траст. В управлении целых пять долгоиграющий пакет Роснефть и Газпром!

-- Молодец, поздравляю. Очень рад, что твой босс в Москве хотя бы начал бывать. А то всё вечно за границей, толком не пообщаешься!

-- Москва, -- ответил американец не без гордости прежде всего за себя, -- скоро будет второй Гонконг! А десять лет через -- второй Нью-Йорк, запоминать!

-- Запомню, -- дружелюбно согласился с американцем Борис, и заприметив кое-кого из прежних знакомых, поспешил к столику под сосной, куда доставили поднос с коктейлями и холодные закуски.

Алексей остался вместе с Марией и был вынужден принять на себя всю столь привычную для спутников знаменитостей тягостность постоянного внимания, приветствий, предложений что-то обсудить и предпринять, восторженных комментариев и непременных просьб сфотографироваться. Но Алексей рассудил, что не должен сопротивляться данной роли, поскольку она будет способствовать успехам Марии и отчасти поможет его собственной интеграции в современное общество. Несмотря на неоднозначность своего отношения к этому светскому собранию и его участникам, Алексей не сомневался, что интеграцию лучше начинать "с верхов", нежели долгие годы корпеть где-нибудь в подвальных этажах.

Приятной неожиданностью для Алексея было то, что некоторые из гостей запомнили также и его собственное появление на сцене в первом номере, так что теперь не скупились на комплименты и лестные оценки.

В какой-то момент Мария, почувствовав себя утомлённой от избыточного внимания, предложила в присутствии хозяина вечеринки "заняться делом" и "что-нибудь сымпровизировать". Предложение прошло "на ура", Гановский отдал распоряжение -- и вскоре Марию с Алексеем пригласили на огромную открытую террасу, где стоял белоснежный концертный рояль. Прислуга моментально соорудила по краю террасы линию из коктейльных столиков, куда доставили вино и закуски для желающих приобщиться к прекрасному.

Алексей, допуская возможность непредвиденного концерта, ещё днём скачал из интернета и распечатал фортепианные транскрипции различных популярных мелодий. Особое внимание он при этом старался уделять музыке, появившейся после войны, которую в силу понятных причин он прежде не знал, однако демонстрировать это незнание считал для себя недопустимым.

По распоряжению Гановского из "Пежо", припаркованного у входа в усадьбу, тотчас же принесли пухлую папку с нотами, и они с Марией занялись подбором номеров для своей небольшой программы. К ним присоединилась и скрипачка Олеся. Скромная и какая-то даже излишне простая при первом знакомстве, она, как весьма скоро выяснилось, виртуозно владеет инструментом и может аккомпанировать буквально с голоса.

Решив не искушать судьбу, Алексей в качестве разминки принялся наигрывать вариации из джазовых сюит Шостаковича, некоторые из которых он разучивал -- страшно помыслить! -- ещё в конце тридцатых. Олеся, когда находила возможным, присоединялась к его игре, и всякий раз ей это удавалось более чем удачно. Для пробы сил в современных вещах Алексей взял несколько транскрипций Леграна, Кола Портера и Пола Маккартни, чем сразу же сорвал аплодисменты. Однако на поступившую просьбу сыграть что-то "посвежее" задумчиво ответил, что его пристрастия остановились на лучшей и самой богатой, по его мнению, области музыки, оформившейся в начале XX века "на основе уникальных для Европы интонаций русского невыхолощенного симфонизма, французского импрессионизма и американской джазовой импровизации."

Во время небольшого перерыва, когда разгоряченному игрой Алексею принесли фужер с коктейлем, Мария сообщила шёпотом: "Публика плохо разбирается в музыке и я боюсь, что тебя начнут воспринимать как тапёра. Попробуй показать им что-нибудь особенное!"

"Но что именно их сможет удивить?" -- спросил Алексей.

"Может быть, ещё одно старое польское танго? -- подсказала Маша. -- Это ведь в самом деле удивительная музыка, и я теперь понимаю, почему ты к ней столь неравнодушен".

Алексей согласился, подозвал к себе Олесю и о чём-то коротко переговорив с ней, вскоре громко постучал десертной ложкой по краю бокала, привлекая внимание.

-- Дорогие друзья, я исполню для вас одну замечательную песню. Это довоенное польское танго Pamietam twoje oczy, -- объявил Алексей негромким голосом в наступившей вокруг тишине. -- Сегодня эту вещь не часто можно услышать, если можно услышать вообще. Тем более что я приготовил для вас маленькую премьеру -- я спою это танго на русском языке.

Вновь раздались аплодисменты, которые были прерваны мощными аккордами вступления, неожиданно для всех зазвучавшими с трагической силой и глубиной. Трепетный альтовый звук скрипки мгновенно заполнил собой пространство террасы и вырвался в сад, притягивая внимание собравшихся и заставляя их прервать разговоры. В наступившей сосредоточенной тишине сильно, объёмно и богато зазвучал баритон Алексея:

За гранью прежних дней и встреч

Твоих я ласк не помню:

Не помню уст горячих, ни жарких слов признаний...

Лишь помню блеск твоих очей -- пьянящих, страстью полных,

Открытых и огромных,

Как бездна и любовь.

Прошло уж много лет,

Но первой встречи след

Остался в сердце, как рана,

Хоть женщин немало

Мимо прошло.

Не знаю я ни одной,

Чтобы сравнились с тобой,