Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

-- Бред... Какие ещё сумерки?...

-- Кто умирает в сумерки года, тот уже никогда не возвращается на землю... Поэтому я должна успеть умереть до того, как утро года закончится, а это произойдёт совсем скоро.

-- Я ничего не понимаю и не верю... Но что же такое они собираются сделать с тобой?

-- Вырежут всё, что Бог дал мне как женщине. Возьмут и вставят что-то своё, я даже не знаю, что именно и откуда, и я превращусь в такую же бесстыжую и нестареющую фурию, что резвятся здесь сегодня. У них ведь особые гормоны... Мои дети появятся на свет из пробирки, я их никогда не увижу и, разумеется, никогда не поинтересуюсь, кто их отец. Если ты, милый, про это не знаешь -- лучше и не пытайся узнать. Просто райская жизнь требует платы.

-- Какая же это к чёрту "райская" жизнь? -- искренне возмутился Алексей.

-- Так все её называют. Просто другая, прежняя жизнь сегодня делается уже почти невозможной. Говорят, людей развелось слишком много! Поэтому в той самой "обычной" жизни я никому не нужна, и будущего там нет.

И, задумавшись на секунду, добавила:

-- Ни для меня, ни для кого. А если честно -- то будущего сегодня нет ни для кого на всей этой планете. Перед рассветом на Wiese der Abschied они начнут сжигать своих мертвецов. Будут жечь тела не только тех, кто в течение года умер или погиб, но и кто добровольно оставил жизнь с помощью обезболивающего укола. Потом каждому из нас отсыплют по горсти их пепла, одну часть которого нужно будет съесть, а другую -- носить в ладанке, как талисман. Хотят, чтобы мы перестали бояться смерти -- ведь если не испытывать ни малейшего страха перед чужой смертью, то воля умершего должна войти в тебя...

-- Мне уже говорили об этом. Но это, кажется, какой-то бред. Ты в это веришь?

-- Я не знаю, мне всё равно. Они хотели научить меня не бояться смерти -- это факт, и я её теперь не боюсь. Но я и не хочу, чтобы они могли забрать себе хоть что-то от меня. Хочу поэтому исчезнуть так, чтобы от меня ничего не осталось -- ни праха, ни записи моих дел и моих мыслей, ни даже моего имени. Ничего!..

Алексей не знал, что ответить, и надолго замолчал. Костёр снова стал гаснуть, однако он не решался встать, чтобы подбросить дров, не желая оставлять даже на короткий миг Ханну -- от волнения по телу которой стала пробегать лёгкая дрожь и которую теперь он сам должен был согревать собственным теплом.

-- Я слышу шаги, это возвращается Петра, -- прервала молчание Ханна. -- Она хорошая добрая девушка, но об этих грустных вещах с ней лучше не говорить. И ещё, пожалуйста: если ты встретишь кого-то из начальства, не рассказывай, заклинаю, что ты был наедине со мной.

-- Конечно, я ничего никому не скажу... Но в чём дело? Разве не для подобных встреч наедине всё это и было придумано?

-- Так только кажется. Здесь для каждого навсегда определён свой круг. Мой круг -- тот, где я должна быть с Петрой, понимаешь?

-- Понимаю. Не хочу подводить тебя. Может быть, мне лучше уйти?

-- Не надо, П е тра мена не выдаст. Главное, чтобы наши с ней браслеты показали, что мы снова вместе...

Действительно, приближавшиеся шаги означали, что это возвращалась с "поляны прощания" П е тра, высокая и худосочная брюнетка. В руках у неё были две крошечные баночки с мазями. Ничего не объясняя, она смазала первой мазью царапины и синяки на лице и шее, а другой -- отбитую при падении голень. Результат был фантастический -- уже спустя несколько секунд боли стали исчезать, а нога обрела подвижность. Петра наклонилась и внимательно осмотрела ссадины. По её словам, препараты подействовали, раны должны затянуться уже через пару часов, а спустя сутки и исчезнуть полностью.

Завершив осмотр травм Алексея, П е тра занялась костром, а Ханна зашла в воду по грудь, переплыла неширокую стремнину и выбралась на осерёдок метров в двадцати от берега. Как раз на этом месте обрывался луч почти уже спустившейся до горизонта Луны, и выхваченная им фигура Ханны, стоящей на отмели, казалась изваянной из ослепительного мрамора.

-- Ну как, хороша я? -- донеслось с реки.

Петра, занятая раскладыванием хвороста, даже не подняла голову. Алексей крикнул, что Ханна прекрасна, как амазонка Поликлета.

-- Ха! А та амазонка, кажется, была раненая? -- донеслось с реки. -- Раненая, подбитая амазонка! Как же ты прав!

Не опуская высоко поднятых рук, Ханна несколько раз повернулась кругом, подставляя своё миниатюрную мраморную фигуру под лунный луч, а потом совершенно неожиданно сделала несколько быстрых шагов в сторону стремнины. Было заметно, как сильное течение на короткий миг лишило её равновесия и заставило присесть, чтобы удержаться на ногах.

Вернувшись на отмель, Ханна замахала рукой и прокричала:

-- Я сейчас поплыву на другой берег!

-- На надо! -- крикнул её в ответ Алексей. -- Можно утонуть!

-- Ну и пусть! -- донеслось в ответ. -- Мне не страшно! А что, разве из амазонки сделаться русалкой -- это плохо?

И, не дожидаясь ответа, Ханна стремительно бросилась в реку.

Было хорошо видно, как проплыв несколько метров, она развернулась к течению, словно желая помериться с ним силами, и нырнула под воду. Когда её голова снова показалась над волной, Алексей, забыв от повреждённой ноге, уже бежал к осерёдку, преодолевая нарастающее сопротивление воды, быстро поднимавшейся от пояса до плеч. Сквозь шум и плеск он услыхал, как Ханна крикнула что-то вроде "Не надо помогать!", после чего снова скрылась под зыбкой водной гладью.

Спустя минуту, когда задыхающийся Алексей выбрался на отмель, неровный плеск доносился уже с отдалённой и тёмной части дунайского фарватера. Однако вскоре он затих, и вместе с ним окончательно погас неверный лунный светильник.

-- Ханна! Ханна! -- прокричал он несколько раз. -- Ответь, что ты пошутила!

Не дождавшись ответа, удручённый Алексей в растерянности глядел на безмолвную речную гладь. Не зная, что предпринять, он вернулся на берег.

-- Ханна утонула! Зачем она это сделала? -- обратился он к П е тре, как ни в чём ни бывало греющейся у огня.

Вместо ответа П е тра молча пожала худыми озябшими плечами. Это необъяснимое равнодушие на миг воспламенило Алексея страстной ненавистью ко всему её существу -- однако уже следующий взгляд на жалкое непропорциональное тело этой необъяснимо странной девушки с некрасиво выпирающими ключицами и разбегающимися в стороны худосочными грудями погасил прилив гнева. "Она никогда не утопится, потому что отсутствие намёка на красоту давно и навсегда примирило её с жизнью... Она вынесет всё, что ей предложат, и всех нас переживёт..."

Алексей постарался незамедлительно погасить клокочущие внутри себя чувства и вернуть самоконтроль. Как только это получилось, он расспросил у П е тры про дорогу к пресловутой "поляне прощания" и подбросив в качестве благодарности немного дров в костёр, максимально быстрым в его положении шагом поспешил туда.