Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

Похоже, импровизированное полуночное застолье оказалось более чем уместным, поскольку голодны были решительно все его участники. Мария взялась нарезать и намазать маслом хлеб и выразила восхищение превосходным вкусом ржаной буханки.

-- Когда я нашёл этот хлеб на полке в магазине, -- охотно пояснил Алексей, -- то не ожидал, что он окажется не нашим, а заграничным. Но он и в самом деле неплох.

-- У нас, похоже, всё разучились делать, даже хлеб, -- пояснил Борис. -- Хороший бензин и тот из Финляндии теперь привозят.

-- Во всём должны быть свои плюсы и минусы, -- вывернулся Алексей, явно не желавший вступать в обсуждение актуальных экономических проблем.

-- Минус в том, что мы не выпили за знакомство! -- предложила тост Мария.

-- Я только "за", -- ответил Алексей, взглянув на Марию излишне смело и отчасти резко, отчего она, опустив рюмку, немедленно отвела глаза в сторону.

-- Кстати, я должен вам триста долларов, -- вспомнил Борис. -- Можно, я завтра их отдам? Я оставил деньги на парковке, в своей машине.

-- Конечно, -- ответил Алексей, отрезая сыр. -- Когда тебе будет удобно.

И сказав это, смутился от неожиданной фамильярности.

Однако идея перейти с "вы" на "ты" оказалась удачной и вполне востребованной, за что рюмки были немедленно вновь наполнены и выпиты до дна.

-- У тебя оказалась очень странная купюра -- тридцать четвертого года, -- продолжил взятую тему Борис. -- Я первый раз держал такую в руках. Это из какой-то коллекции?

-- Да, из коллекции, -- немного помолчав, ответил Алексей. -- А что?

-- Да ничего. Я просто думаю, что у коллекционеров её цена выше номинала раза в два-три. Но это не вопрос, я оплачу, если надо.

-- Зачем? Триста долларов, и ни сантима больше.

-- Спасибо!

После небольшой паузы, в течение которой участники трапезы разделывались с колбасой и осетриной, разрумянившийся от водки Петрович заметил, что по его мнению гастрономические стандарты отечественных внезапных застолий не менялись на протяжении как минимум последней сотни лет.

-- Они немного упростились сразу же после революции, а с довоенных времен мало что изменилось, -- авторитетно пробасил он, смахнув салфеткой капусту с губы. -- Только водка определённо стала лучше. До войны она была значительно грубей.

-- Вот как! -- улыбнулась Мария.

Замечание Петровича о довоенной водке представилось Борису более чем уместным, поскольку он был занят поиском предлога, чтобы перескочить на обсуждение интересующих его вопросов по линии "Мосфильма".

-- А всё-таки... прошу извинить мою навязчивость, -- кашлянув для важности, спросил Борис. -- Неужели Смирнов не показывал никому из вас мой киносценарий про Тухачевского? Сам-то он хоть прочитал?

Василий Петрович отрицательно мотнул головой.

-- Я никаких киносценариев не видел, -- бесхитростно ответил Алексей. -- Правда, вместе с дружбой хотел бы предложить тебе помощь по ряду исторических моментов. Я всё-таки историк.

-- А я думала, пианист. Ты классно играл, когда я вошла. Это был Бах?

-- Да, кажется, в тот момент я играл аллеманду из третьей французской сюиты. Прошу прощения, что сбился, когда вы вошли...

-- Я давно не слышала такой вдумчивой и одновременно лёгкой игры. А какая у тебя основная работа?

-- Хм... Это сложный вопрос. Я полагаю, что поиск работы станет моей основной задачей в ближайшее время.

-- И моей, -- добавил Василий Петрович.

-- Ну как же так? -- искренне изумился Борис. -- "Мосфильм" ведь сейчас на гребне, масса заказов, госфинансирование попёрло. Оттуда просто так не уходят. Или вы не с "Мосфильма"?

-- Я сейчас всё объясню, -- подумав несколько секунд, ответил Алексей, снимая пиджак и развешивая его на спинке стула. -- Мы с моим товарищем хоть и представились, но как-то сразу не рассказали о себе. Скажу честно, мне льстит ваше внимание и оценка моих хотя бы... музыкальных способностей. Надеюсь, что дополнительные сведения обо мне вас не разочаруют. Кстати, и о про Тухачевского я мог бы кое-что рассказать, о чём никогда не писали в газетах. Я несколько раз видел маршала в гостях.

Борис, всё застолье излишне нарочито демонстрировавший веселье и дружелюбие, вдруг посерьёзнел и даже как-то потемнел. "Проклятая водка, мешает сосредоточится. Что он несёт, как это он видел Тухачевского? Кто эти ребята? Если они не от Гутмана, то кто они? А если они -- квартирные воры? Что тогда делать?"

Алексей не мог не заменить, как изменилось выражение лица Бориса. Тогда он поднялся из-за стола, одёрнул галстук и произнёс нечто совершенно невероятное:

-- Думайте обо мне что угодно. Я не жулик и не квартирный вор. Но кто-то из вас оставил входную дверь незапертой -- и после нескольких звонков я открыл её и вошёл. Тем более что имею на это пусть небольшое, но неоспоримое право. В своё время я жил в этой квартире и намеревался кое-то уточнить у её новых хозяев. Ведь нынешние хозяева -- вы?

-- Ну да. Но ты что-то путаешь. Я родился тут в семьдесят втором. А наши с Маришкой родители въехали сюда парой лет раньше. Я хоть и выпил явно лишнего, но в таких вещах не могу ошибаться.

-- Он правду говорит, -- подтвердила сестра.

-- Хорошо. А кто тут жил раньше? Во второй комнате, куда я заглянул мельком, стоит дореволюционный ореховый буфет. Никто из вас не выяснял, откуда он здесь?

-- Буфет вроде бы остался от прежних жильцов.

-- А кто были -- те прежние жильцы?

Борис с досадой подумал о том, что он столь опрометчиво влип в разговор с квартирными жуликами. Но для чего они интересуются такими древностями? Он прописан здесь, как только получил паспорт в восемьдесят восьмом, в девяносто втором квартиру приватизировали, и баста. Что им нужно? Чего они хотят?

-- Мама рассказывала, что здесь до нас проживала одинокая старушка, -- вступила в разговор Мария. Она говорила совершенно спокойно, даже с какой-то неуловимой исповедальной интонацией. Судя по всему, внезапные страхи своего брата по поводу квартирных мошенников Мария не разделяла. -- Старушка умерла где-то в шестьдесят восьмом. Затем квартира несколько лет стояла пустой, и её через Моссовет получил наш дед. Ну а затем жили в ней уже наши родители. Теперь живём мы. Одни.

-- Я понимаю, -- грустно улыбнувшись, ответил Алексей. -- А никто из вас не помнит фамилии старушки?

-- Гумилёва вроде. А что?

-- Может быть, Гурилёва?

-- Да, да, Гурилёва, -- уверенно подтвердила Мария. -- Отец ещё говорил, что она -- вдова какого-то сталинского наркома, погибшего в войну.

-- Тогда всё сходится. Эта старушка -- моя мать.

-- Как такое может быть? -- отказался верить Борис. -- Я хоть и принял лишнего, но не до такой же степени! Мужики, ведь вы -- артисты, и я вами восхищён! Классно придумали, а? Ну, говорите, артисты же? Значит, сценарий вам подошёл? Будем фильм снимать?