Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы (книга первая)

А вот теперь, к слову, можно и перевести дух -- по бульвару катит детскую коляску какая-то невзрачная особа неопределённого возраста с землистым и равнодушным лицом. Наверное, это домработница или нянька, молодая мать была бы куда привлекательнее и, главное, имела бы взгляд яркий и живой... Вот она поморщилась, случайно вдохнув завиток дыма от моей папиросы. Excusez moi, madame, mais dans votre regard il y a plus de jalousie, que de mИcontentement... Ладно, не будем её осуждать, ведь она, возможно, боится не за себя, а за ребёнка. Ребёнок, дети -- это всегда чудно, но ведь в то же время и трагично для настоящей чувственной любви, которая не допускает наличия между влюблёнными кого-то третьего.

Если этот третий -- просто мой соперник, то такой поворот не страшен, так как я просто уничтожу, испепелю этого взрослого человека в своём сознании или выставлю насмех, представлю ничтожным, жалким, и тогда мы вновь останемся с моей возлюбленной вдвоём и замкнём на себя весь мир... А если этот третий окажется моим ребёнком-- я не смогу его ни отринуть, ни даже на короткий миг восстановить между мной и моей женщиной весь этот непостижимый мир, предназначенный исключительно для нас двоих. Вот, оказывается, в чём загадка! Настоящая любовь рано или поздно должна будет убить или по крайней мере оскопить самою себя. Вариантов избежать этого немного, и здесь один другого хуже. Можно оставить жену после рождения ребёнка -- нет, это не то, конечно, чтобы подло бросить, а оставить, всё объяснив и обеспечив ей полную материальную состоятельность. Можно не бросать, а отдавая ей каждый день дежурную порцию своего внимания, ласки и домашней заботы, в то же время незаметно переключиться на другую женщину. Non, c n'est pas du tout ce qu'il me faut... Тогда третий вариант -- собрать и применить все возможные усилия воли и буйство чувств, чтобы с их помощью воссоздавать прежний хрустальный мир для двоих хотя бы на короткие мгновения подлинной и бесконечной близости? Но при этом понимая, что этот мир и эти мгновения будут призрачными и мимолётными... Нет, это тоже не выход. Оберегать свою единственность, эгоистически не допуская самой возможности появления кого-то ещё между нами -- это возможно, но такое не состояние не сможет продлиться вечно. В какой-то момент женщина начнёт терять прежнюю красоту или, может быть, я сам разочаруюсь в ней ещё быстрее -- и что тогда? Бросать её одну, теперь уже никому не нужную, становиться вольным или невольным убийцей той, которая ещё вчера была для меня милее небесного света? И к тому же лишать её естественного стремления к материнству, прекращать род и её, и свой собственный? Вот ведь, действительно, проклятый вопрос. Toute la vie est faite de questions maudites..."

Алексей закурил новую папиросу и постарался переключиться на что-то другое. Вот по бульвару проследовали трое совершенно уродливо одетых парней с жестянками пива в руках, а вот с ними разминулась аналогичного вида девица с обнажённым животом и блестящей булавкой в носу. Дура, она просто не знает, что чем обнажённее и доступней женщина, тем труднее в неё влюбиться.

Вот продефилировали мимо несколько одинакового вида молодых людей в свежеотглаженных сорочках -- наверное, какие-то служащие или управляющие. Проковылял нищий, источая вокруг себя нестерпимую вонь. Хорошо, что нищий не уселся рядом на лавку, иначе бы пришлось срочно покидать бульвар...

Когда нищий удалился достаточно далеко, Алексей машинально извлёк из коробки очередную папиросу и отчего-то вспомнил о Марии. "Интересно, почему я до сих пор не попробовал в неё влюбиться? Она хороша и умна, правда, немного скрытна... Наверное, мы не вместе из-за того что я сам пока что слишком острожен... К тому же она -- сестра человека, от которого пока весьма многое зависит в моих нынешних обстоятельствах. Думаю, правда, что этот человек не стал бы сильно возражать против нашей связи. Однако готов ли я гарантировать длительность и серьёзность отношений? Скорее всего, нет. Особенно в данный момент, когда напротив меня возникает вон та милая особа!"

Он разглядел, как через проезжую полосу на тротуаре, участок которого оставался различимым между деревьями, остановилась небольшого роста шатенка в больших тёмных очках. Недолго постояв, она быстрым шагом перешла дорогу и, пройдя по бульвару несколько десятков метров, присела на только что освободившуюся скамейку прямо напротив Алексея. Осмотревшись, она сняла очки и положив ногу на ногу, извлекла из сумочки небольшую книгу. Отыскав нужную страницу, она вновь подняла глаза и, немного прищуриваясь, внимательно оглядела пространство бульвара и своих соседей по нему. Задержав взгляд на Алексее, она сперва плавно перевела его на гравийную дорожку, а затем углубилась в чтение.

Алексей не без удовольствия переключился на любование новой незнакомкой.

"Всё при ней -- свежесть, юность, красота, -- рассуждал он, следя за тем, чтобы его взгляд лишь изредка пересекался с её фигурой и чтобы его лицо внешне сохраняло немного равнодушное и безучастное выражение. -- Если меня спросят, чем именно она лучше десятков и сотен других красавиц, то, я, наверное, не смогу сказать ничего определённого. И тем не менее -- она удивительно прекрасна. Ведь если б представился случай -- я бы бросился с упоением целовать её худые колени, ловить тепло её ладоней, наслаждаться её ароматом... Она это знает и в полной мере отдаёт себе отчёт в наличии у неё подобной силы и власти над мужчиной. Но в то же время она знает и то, что эта власть коротка и не вечна. Случись с ней, не дай бог, что угодно -- усталость, тяжёлая неприятность или даже беременность, в глубине души желанная, наверное, для всякой женщины, -- и этот образ царственной неземной красоты исчезнет навсегда. Да, может остаться красота тела -- беременные ведь тоже по-своему красивы! -- могут остаться лёгкость, живость ума, звонкий голос -- но только уже не будет всей это цельной ауры, с ума сводящей. А я готов влюбляться исключительно в подобную ауру, в этот образ красоты, который я выдумываю и развиваю сам и который моя избранница, тонко чувствуя это, сама помогает мне создавать, подыгрывая и провоцируя! Выходит, что я готов любить образ женщины, а не саму женщину..."

С рождением этой мысли он немедленно вспомнил фиалкоокую Елену: всё ясно -- как только созданный в его воображении образ оказался разрушен и разбит разлукой и смятением первых месяцев войны, огонь в сердце навсегда погас. Он несколько раз повторил в голове эту последовательность рассуждений в поиске ошибки или логического противоречия, однако всё выходило именно так, без малейшего сбоя и изъяна. Алексей недовольно поморщился, поскольку подобный вывод оказывался неприятным сюрпризом, и с намерением перевести мысль на другие темы полез в карман за очередной папиросой.