Джек Вэнс - Эмфирио

Лицо Шьюта Кобола стало кирпично-красным: «Неужели вы не понимаете, что мне придется подать объяснительную записку — даже если мне не объявят выговор? Начальник спросит: почему я не предотвратил хулиганскую выходку подопечных? Что ж, очень хорошо. Вы намерены упрямствовать — я тоже могу быть упрямым. На мое рассмотрение как раз представили запрос об увеличении вашего пособия. Я могу рекомендовать или не рекомендовать его. Мне придется отказать в удовлетворении запроса, сославшись на ваше несознательное, пренебрежительное отношение к общественным обязанностям. Создавая проблемы для меня, вы ничего не выигрываете!»

Амианте стоял на своем: «Действуйте по своему усмотрению».

Шьют Кобол резко повернулся к Гилу: «А ты что скажешь?»

Гил, до сих пор относившийся к своей кандидатуре без энтузиазма, теперь едва сдерживался — голос его дрожал от ярости: «Правила не нарушаются. Почему я не могу внести свое имя в список кандидатов?»

Шьют Кобол распахнул дверь и выскочил из мастерской.

«Ну и ну! — пробормотал Гил. — Возникает впечатление, что Найон и его нелегалы правы, и собесовцы бегают, как тараканы на сковородке!»

Амианте ответил не сразу. Он сидел, поглаживая маленький подбородок, служивший недостаточным основанием лицу с массивными скулами и высоким лбом. «Настало время!» — сказал наконец Амианте каким-то подавленным, глухим голосом.

Гил с удивлением взглянул на отца — тот разговаривал сам с собой. «Настало время!» — повторил Амианте.

Гил уселся за верстак и принялся за работу. То и дело он недоуменно поглядывал на Амианте, сидевшего и смотревшего на площадь в открытый дверной проем. Губы Амианте время от времени шевелились, как будто он произносил беззвучные заклинания. Через некоторое время он встал, открыл шкаф, достал свою папку с древними документами и стал перелистывать бумаги. Гил наблюдал за происходящим с возрастающим беспокойством.

Вечером Амианте надолго задержался в мастерской. Гил ворочался в постели и долго не мог уснуть, но не спустился узнать, чем занимается отец.

На следующее утро в мастерской пахло чем-то острым и кисловатым. Гил не задавал вопросов; Амианте не предлагал объяснений.

В тот же день Гилу предстояло участвовать в пикнике, устроенном правлением гильдии на Колчедановом острове, километрах в тридцати от амбройского побережья. Небольшой скалистый выступ посреди моря мог похвалиться лишь редкими, согбенными непрестанным ветром деревцами, павильоном, несколькими рыбацкими хижинами и рестораном. Гил надеялся, что его политические амбиции не привлекут внимания — в конце концов, городская предвыборная кампания давно превратилась в условность и никем не рекламировалась. Но не тут-то было. День-деньской его покровительственно похлопывали по плечу и поддразнивали, за ним исподтишка наблюдали, его избегали. Несколько молодых людей и девушек интересовались тем, почему он выбрал такое незаурядное прозвище, какими побуждениями он руководствуется, каковы будут его планы в том случае, если его изберут. Гил не смог толково ответить на все вопросы. Он не хотел признаваться в том, что ввязался во всю эту историю спьяну, поддавшись соблазну устроить фарс назло Собесу, и согласился выдвинуть свою кандидатуру только потому, что боялся опозориться в глазах приятелей. Его могли обвинить в хаотизме. Униженный и раздраженный, он с нетерпением ждал окончания загородной вечеринки. Когда он вернулся в Амброй, Амианте дома не было. В мастерской еще чувствовался кисловатый запах, подмеченный Гилом с утра.

Амианте вернулся очень поздно, что случалось редко.

На следующий день горожане обнаружили на стенах многих домов в Брюбене, Нобиле, Фёльгере, Додрехтене, Като, Ходже и Вейже, а также кое-где в Годеро и Восточном Посаде, плакаты, объявлявшие крупными коричневыми буквами на сером фоне:

«Перемены к лучшему зависят только от нас!

ПУСТЬ НАШИМ СЛЕДУЮЩИМ МЭРОМ

СТАНЕТ ЭМФИРИО!»

Гил разглядывал плакаты с изумлением. Несомненно, для их изготовления потребовалось дублирование, копирование, размножение: как еще можно было объяснить одновременное появление множества одинаковых афиш?

Один из плакатов висел прямо напротив дома Амианте, на виду у прохожих, пересекавших Ондл-сквер. Гил наклонился к афише, понюхал краску и узнал островато-кислый запах, наполнявший мастерскую с утра перед его поездкой на Колчедановый остров.

Усевшись на скамью в сквере, Гил удрученно воззрился на площадь. Опасная, мучительно противоречивая ситуация! Как его отец мог позволить себе такую безответственность? Какая муха его укусила? Какими извращенными побуждениями он руководствовался?

Гил поднялся было на ноги, но снова опустился на скамью. Он не хотел возвращаться домой, не хотел говорить с отцом... И все же — не мог же он сидеть часами, как пень, посреди многолюдного сквера!

Заставив себя встать, он нехотя пересек площадь.

Амианте стоял у верстака, размечая рисунок новой панели: «Окрыленное существо срывает плод Древа жизни». Основой служил темный блестящий щит твердой пердуры, заранее припасенный мастером именно для этого рельефа.

Мирная сцена не вязалась с происходящим. Гил встал в дверном проеме, пристально глядя на отца. Тот поднял голову, кивнул: «Что я вижу? Молодой кандидат соизволил вернуться домой! Как проходит политическая кампания?»

«Какая там кампания! — пробормотал Гил. — Лучше бы я не связывался».

«Даже так? Представь себе, однако, как поднимется твоя репутация, если тебя изберут!»

«Никто меня не изберет. И о какой репутации ты говоришь? У хорошего резчика по дереву репутация выше, чем у мэра, занимающего чисто фиктивную должность».

«Если тебя изберут под именем Эмфирио, ситуация может измениться. В чрезвычайных обстоятельствах человек может приобрести большой престиж и влияние».

«Престиж? Да я скорее опозорюсь! Это гораздо более вероятно. Я ничего не знаю ни о полномочиях, ни об обязанностях мэра. Все это сплошная нелепость».

Амианте пожал плечами и вернулся к разметке рисунка. Солнечные лучи загородила тень. Гил обернулся. Как он и опасался, явился Шьют Кобол с двумя типами в темно-голубых мундирах с коричневыми отворотами — в парадной униформе специальных агентов Собеса.

Шьют Кобол переводил взгляд то на Гила, то на Амианте: «Сожалею о необходимости этого визита. Тем не менее я могу доказать, что в этой мастерской использовался запрещенный процесс, позволивший размножить несколько сот плакатов».

Гил отошел на пару шагов и присел на край верстака. Шьют Кобол и два агента вошли внутрь.

«Один из вас виновен, если не оба! — заявил Шьют. — Приготовьтесь...»