Андрей Столяров - Я - Мышиный король

И я тоже - замер. Потому что это был Сэнсэй - можно сказать, в натуре.

Не замученный, не арестованный, не сидящий в промозглом подвале и ожидающий приговора, а, напротив, здоровый, как будто только что из санатория, в кремовом великолепном костюме - отдохнувший, как мне показалось, и прямо-таки лоснящийся благополучием.

Никаких сомнений не оставалось.

Тем более, что хотя мужчина и стоял к нам спиной, но в углу, как раз напротив него, имелось громадное зеркало комната была пронизана солнечными лучами, и стеклянное отражение выглядело едва ли не лучше оригинала.

Странно было, что сам он пока еще нас не заметил.

Правда, как выяснилось, тут я катастрофически заблуждался.

Я, наверное, просто немного забыл, что такое Сэнсэй.

И поэтому, прижимаясь к распахнутой раме, одурело, в какой-то прострации ждал, пока Крокодил вытянет руку с зажатым в ней пистолетом. Он вытягивал ее очень медленно, чтобы не привлекать внимания - миллиметр за миллиметром, или, может быть, мне это только казалось - и он уже почти поднял ее над карнизом, но когда стиснутый, бледный на костяшках кулак, разворачиваясь, уперся металлическим дулом внутрь помещения, то огромная фигура Сэнсэя как бы распласталась по воздуху - я могу поклясться, что видел ее висящей горизонтально - и буквально в ту же секунду прогремели два оглушительных выстрела.

В комнате потемнело.

А Крокодил вдруг, как лошадь, задрал свою продолговатую голову и, попятившись от окна, - повалился, загородив собой переулок.

Руки у него были раскинуты, заостренная нижняя челюсть - устремлена к небесам, а вместо левого глаза зияла ужасная впадина - грязно-серая и заполняющаяся тягучей малиновой жидкостью.

Интересно, что сам я на это никак практически не отреагировал. То есть, я, разумеется, выскочил из-за рамы и трижды выстрелил в комнату, которая, по-моему, уже опустела, а затем отскочил, как положено, за угол ближайшего здания, но и стрелял и отскакивал я чисто автоматически - в то же время охваченный каким-то невероятным спокойствием.

Голова у меня была занята совсем другим.

Я, например, хорошо помню, что именно в этот момент я отчетливо осознал, почему мы с такой легкостью проникли в резиденцию сарацинов: Креппер достал откуда-то специальные разовые пропуска, и офицер на понтоне, соединяющем остров с городскими районами, даже будучи удивленным, разрешил нам пройти - без каких-либо сложностей и не задавая лишних вопросов. Креппер не сказал, откуда он достал пропуска, но теперь, после столкновения в переулке, это было вполне очевидно. Пропуска, конечно же, сделал Сэнсэй. И, наверное, он же оттянул от Геккона практически всю охрану: мы не видели никого ни при входе в административное здание, которое, по идее, должно было быть переполнено сарацинами, ни в дальнейшем, когда пробирались по коридорам к главным апартаментам. Ни единого человека, как будто все вымерли. Не случайно Крокодил беспокоился, подозревая ловушку. А ничего странного не было, просто нас защищала невидимая забота Сэнсэя.

Вот, например, о чем я тогда подумал.

А кроме того, я подумал, что какими бы соображениями ни руководствовался Сэнсей, планируя данную операцию, но вот смерть Крокодила я ему простить не могу. Не могу, хоть режьте меня на кусочки. Отступление, трусость, предательство, так называемые "высшие интересы". Но только не это. Лучше бы он убил меня самого.

И теперь у меня возникнут к Сэнсею некоторые вопросы.

И последнее, что мне тогда пришло в голову - это то, что теперь я, наверное, могу ничего не бояться. Состояние спокойствия и отстраненности, которое меня охватило, свидетельствует о защищенности. Я не человек, я - орудие для выполнения определенной миссии. И пока эта миссия не будет завершена, со мною ничего не случится.

Так мне, во всяком случае, представлялось.

И действительно, до будочки, о которой говорил Крокодил, я добрался сравнительно благополучно: по всему острову по-прежнему что-то бухало и разрывалось, доносилась периодически вспыхивающая стрельба и короткое звонкое лязганье рубящего металла, то и дело пробегал достаточно близко очередной наряд сарацинов, а один раз я чуть было не натолкнулся на часового, который в самый последний момент неожиданно отвернулся - в общем, произошло какое-то чудо: будто простерлась надо мною незримая магическая рука и потусторонней силой своей проводила меня сквозь все опасности.

И даже когда я, добравшись до будочки, в самом деле обнаружил внутри нее прекрасно сохранившуюся плоскодонку - не испорченную, не украденную, не рассыпавшуюся по прошествии лет на части - и, уже вытащив ее вместе с шестом, вдруг заметил внезапно выросшего передо мной сарацина, то я тоже, говоря откровенно, нисколько не испугался - потому что неподалеку от сарацина возникла какая-то женщина и, обняв его, точно в любовном порыве, очень ласково провела ему ладонью по горлу.

Она была чрезвычайно растрепанная, рыжеволосая и с такими глазами, какие бывают, наверное, только у зомби, в перекрестье ключиц у нее желтел медальон, и одета она была не в обычное платье, а в нечто вроде бурнуса, перетянутого веревкой: грубые кожаные ботинки высовывались из-под подола. Однако, все эти подробности я восстановил в памяти несколько позже, а тогда лишь, не разгибаясь, смотрел, как она разжимает свои ласковые объятья, и отходит, и бросает на землю изогнутый тонкий кинжал, а отпущенный сарацин шатается, точно пьяный, и башка его запрокидывается - обнажая дымящийся раструб разреза.

Я тогда не нашел ничего лучшего, как хрипло произнести:

- Спасибо...

Восклицание это было исключительно идиотским.

И не удивительно, что женщина в сером бурнусе мне не ответила - отступила и растворилась в дыму, который как раз в это время пополз в нашу сторону.

Или, может быть, ее не было вовсе? А была лишь рука провидения, которое меня охраняло. Не знаю. Но когда я спустил лодку на воду и при помощи длинного найденного там же шеста осторожно отчалил, чувствуя, как касаются деревянного днища тугие лохмотья железа, то и здесь меня почему-то заметили далеко не сразу, и лишь в тот момент, когда я уже причаливал к противоположному берегу - уперев плоскодонку и готовясь перескочить на гранитную твердость ступенек - из-за будочки, только что оставленной мною с распахнутой дверью, вывалился обалдевший, запыхавшийся воин и, ни на секунду не останавливаясь, загрохотал ятаганом по глади щита, поднимая тревогу.

Сразу же пять или шесть плоскодонок, приготовленных, скорее всего, именно для этого случая, шлепая множеством шестов по воде, беспорядочно рванулись за мной вдогонку: сарацины едва не вываливались из них, издавая протяжные боевые крики - но к тому времени я уже взбежал по ступенькам на набережную. Я боялся, что и здесь меня ожидает засада, но на набережной засады, к счастью, не оказалось, вероятно, Сэнсэй не рассчитывал, что кто-то из нас сюда доберется - старая булыжная мостовая поэтому была совершенно безжизненна: синели яркие лужи, черная огромная тишина стояла в парадных, вероятно, все любопытствующие давно попрятались, и она, на мой взгляд, была даже слишком безжизненной, я, во всяком случае, нигде не видел машины Креппера, вероятно, Креппер умчался, как только услышал первые выстрелы.