Андрей Столяров - Я - Мышиный король

К счастью, этого моего состояния никто не заметил, потому что Косташ как раз в этот момент, резко выпрямившись, провозгласил, что необходимо поддерживать священные традиции выпуска, после чего извлек из портфеля учебник обществоведения и, подняв его, будто чайку, над головой, разодрал корешок - так, что высыпались утратившие переплет страницы.

- Сжечь! - сказал он.

Тут же появилось еще несколько старых учебников, в центре бывшей песочницы выросла здоровая бумажная куча, ухмыляющийся дон Педро торжественно чиркнул спичкой, и через секунду веселое пламя, обгладывая листы, проползло в середину и бодро ринулось вверх.

Полетел легкий пепел, и ударил в лицо пыхнувший жар огня.

Запылало, как будто в бензине, "Славное прошлое".

Никакого прошлого уже, разумеется, не было.

Я отодвинулся.

- Ура-а-а!.. - закричал Косташ.

И все остальные тоже подхватили:

- Ура-а-а!..

- Бей отличников!..

- На фиг!..

- Свобода, ребята!..

Я, по-моему, кричал громче всех. Было ужасно весело. Неутомимый дон Педро разлил по второму разу, и когда я опять проглотил пахучую чернильную жидкость, между прочим, уже далеко не такую противную, как при первом знакомстве, то весь мир, окружавший меня точно затрепетал в одушевленном приветствии.

Я заметил вдруг чистое синее небо, в котором таяли облака, рыжину горячего солнца, подрумяненные черепа на ограде. Словно вымытая, зеленела листва на обрубках деревьев, а за лопающимися от весеннего сока их теплыми живыми стволами, будто птичий оркестр, звенели голоса малышни: синие и красные куртки мелькали в некотором отдалении.

И земля, пропитанная вчерашним дождем, поднимала из своей черноты дрожащую влагу.

Как я любил все это!

А по другой стороне двора, там, где были складированы длинные горбатые доски, покрытые толью, с угловатостью цапель, осваивающих новое, незнакомое место, осторожно прошествовала плотная группа девчонок и расположилась на выступе, который образовывал нечто вроде скамейки.

Вероятно, они тоже решили отпраздновать сегодняшнее событие.

Я мгновенно заметил среди них Елену.

Сердце у меня как бы перевернулось.

- Сучки, - сказал дон Педро с глупой усмешкой. - Приползли, понимаешь. Трахаться хочут...

А молчавший до этого времени скучный веснушчатый Радикулит, деревянные волосы у которого казались на солнце лимонно-желтыми, оживился, как будто проснувшись, и захлопал голубыми глазами:

- Давайте позовем их сюда!..

- Зачем? - спросил Косташ.

- Ну - то, се... Поприхватываем... Все-таки веселее будет...

- А так - скучно?

- А так, что мы - сосем из бутылки...

- Гы!.. - подтвердил дон Педро, вытягиваясь, чтобы махать руками.

Однако, Косташ пресек эти его намерения.

- Не сегодня, - суровым командным голосом объявил он.

- А почему не сегодня?

- А потому что сегодня у нас назначено - в "Веселый утопленник"...

Он обвел всех твердым немигающим взглядом.

- Другие предложения будут?..

Других предложений не было.

Хотя лично у меня просто засосало под ложечкой. Потому что я понимал, о чем идет речь. И тем не менее, я кивнул вместе со всеми.

Так что, вопрос решился.

Некоторые сомнения возникли только у Радикулита, который, покивав, сколько положено, и таким образом показав, что он, в общем-то, тоже согласен, нерешительно заявил, что в таверну можно было бы пойти и попозже. Потому что таверна работает до глубокой ночи, и никто нам не запрещает явиться туда, когда захотим.

- Одно другому не мешает, - сказал он.

Тогда Косташ холодно посмотрел на него.

- Ты, кажется, мне возражаешь?

- Я не возражаю, - ответил Радикулит. - Я лишь объясняю, что можно сделать и то и это...

- Воз-ра-жа-ешь...

- Не возражаю...

- Смелый стал... - задумчиво сказал Косташ.

В общем, они заспорили.

Правда, спором это назвать было нельзя, потому что говорил, в основном, Косташ, а Радикулит только изредка вставлял отдельные фразы, оправдываясь.

Я их не слушал.

Я смотрел, как девчонки тоже достали откуда-то бутылку вина, а потом, изрядное время помучившись, потому что выколотить пробку о дно, как дон Педро, они были не в состоянии, пропихнули ее внутрь узкого горлышка.

А стаканчики у них были не синие, как у нас, а - веселые, желтенькие, по-моему, с каким-то рисунком. И расположили они их не прямо на толи, а постелив три салфетки, наверное, захваченные из дома. И по середине импровизированного стола они насыпали целую гору конфет.

То есть, подготовка у них была существенно лучше нашей.

А Елена принимала во всем этом самое деятельное участие.

И поэтому, наверное, наблюдая за ее быстрыми, порывистыми движениями, я не сразу сообразил, что вокруг меня наступила вдруг какая-то нехорошая тишина, а когда все-таки сообразил и когда, уловив последнюю фразу, понял, почему она наступила, то у меня внезапно заныло под ребрами - там, где ранил меня кинжалом Карл в одном из недавних снов, и причем заныло с такой неожиданной силой, будто все происшедшее в этом сне стало реальностью.

Я медленно выпрямился.

- Что ты сказал?!.

А затем, не дожидаясь, пока тоже поднявшийся Карл севшим, хриплым, но все-таки торжествующим голосом повторит свою фразу насчет того, что вместо таверны можно закатиться к Ивонне, потому что Ивонна всех примет, это - ее профессия, не дожидась даже, пока он окончательно распрямится, изо всей силы ударил его в заспанное тупое лицо, и в ударе моем прорвалось сумасшествие вспыхнувшей ненависти.

Все вдруг померкло.

Исчезли - солнце, зелень, трепещущая на деревьях, безграничная голубизна весеннего яркого неба. Словно сероватый туман окутал пространство, и в тумане этом, как клоун, изламывалась темная отвратительная фигура, и я бил по ней кулаками, чувствуя, что костяшки встречают живую мягкую плоть, и я видел, что по ним течет что-то липкое - что-то, видимо, скользкое и противное, будто разогретое масло, судя по всему, у Карла пошла кровь из носа, он, по-моему, что-то хрипел, надсаживаясь, а в одно из просветленных мгновений, всплыли его жидкие расширенные глаза: веки дергались, словно крылышки у наколотого мотылька, а синюшные, отбитые, вероятно, до мяса круги возле них в самом деле были обильно перемазаны кровью. Он уже и не дрался, а лишь выставлял перед собой распяленные ладони, пальцы тоже были испачканы чем-то красным, а мизинец отгибался назад, как будто выломанный из сустава, - в хрипах, стонах и придыханиях появилось уже что-то агонизирующее, но остановиться я был просто не в состоянии и, когда Карл неожиданно куда-то исчез, вероятно, свалившись и откатившись за одну из скамеек, то я со всего размаху ударил гогочущего, с приклеенной на губе папиросой, дебильного дона Педро, и дон Педро кувырнулся назад - чуть ли не до неба задрав ноги в отвисших мятых штанинах.