Джек Вэнс - Языки Пао. (Сборник)

Повернувшись к огням, Тёреби произнес ровным голосом:

— Мы арестованы?

Ответа не последовало.

Тёреби повторил более резким тоном:

— Мы арестованы? Я хочу видеть ордер. Я хочу знать, в чем нас обвиняют.

— Вас доставят в штаб для допроса, — послышался ответ. — Ведите себя как следует. Если вы не совершили преступления, не будет и обвинения.

— Мы не доберемся до штаба, — шепнул Серкумбрайт Шорну.

Шорн мрачно кивнул. Он пытался разглядеть за прожекторами Доминиона — узнает ли тот Клуча Кургилла, которого сделал телеком?

Голос впереди крикнул:

— Сопротивление бесполезно! Идите вперед!

В группе заговорщиков возникло волнение, словно от ветра в вершинах сосен. Голос сказал:

— Так-то лучше. Теперь марш вперед, по одному! Тёреби первый.

Тёреби медленно развернулся, словно бык на арене, и двинулся за солдатом, который освещал дорогу фонариком.

Серкумбрайт вновь шепнул Шорну:

— Попробуй что-нибудь сделать.

— Не могу, пока Доминион здесь.

Один за другим пленники шли вслед за Тёреби. Впереди смутно вырисовывался силуэт самолета. Задний люк зиял, как вход в подземелье.

— Поднимайтесь по трапу!

Грузовой отсек с металлическими стенами служил камерой. Дверь с лязгом захлопнулась. Наступило тягостное молчание.

Возле борта раздался голос Тёреби:

— Лихо сработано! Всех взяли?

— Похоже, да, — глухо отозвался Серкумбрайт.

— Это отбросит движение лет на десять назад, — произнес кто-то, стараясь сохранить твердость в голосе.

— Скорее, уничтожит полностью.

— Но в чем нас можно обвинить? Они ничего не докажут.

Тёреби мрачно усмехнулся:

— Мы не доберемся до Трэна. Думаю, это будет газ.

Тревожный ропот прошел по камере: «Газ».

— Ядовитый газ пустят через вентилятор. А потом нас просто выбросят в море, и никто ничего не узнает. Даже не сообщат: «Убиты при попытке к бегству».

Самолет задрожал и поднялся в воздух.

— Серкумбрайт, — тихо окликнул Шорн.

— Я здесь.

— Зажги свет.

Стены камеры озарились желтым светом карманного фонарика: бледные, потные лица напоминали лягушачьи животы, глаза блестели, отражая огонь фонарика.

Все двери были надежно заперты. Шорн соображал, сможет ли он открыть такую дверь. С подобной проблемой он еще не сталкивался. Похоже, эта задача была на порядок сложнее, чем перемещение предметов. Закрытая дверь представляла для Шорна и чисто психологическую проблему: что, если он попытается и ничего не выйдет? Сохранится ли его способность к телекинезу?

Тёреби приложил ухо к вентилятору и через некоторое время отпрянул:

— Я слышу шипение…

Фонарик стал гаснуть. В темноте Шорн был беспомощен так же, как остальные. В отчаянии он устремил все силы своего ума на дверь грузового люка. Она распахнулась в ночное небо. Шорн поймал ее, прежде чем она успела улететь во мрак, и перенес через дверной проем внутрь.

Фонарик погас. Шорн едва различал черную массу двери. Стараясь перекричать рев ветра, он приказал:

— Отойдите к стене! Отойдите к стене!

Он больше не мог ждать, он чувствовал, как реальность ускользает во мглу. Дверь смутно темнела в хвосте. Шорн сосредоточился и, с силой ударив ею о фюзеляж, пробил большую дыру. Свежий воздух устремился в отсек, унося ядовитый газ.

Шорн выбрался из самолета и заглянул в иллюминатор. Человек двенадцать в черно-золотой униформе сидели в салоне, беспокойно оглядываясь на грузовой отсек, откуда шел пронзительный вой. Адлари Доминиона среди них не было. Луби, связной с бронзовыми волосами и лицом как на медальоне, забился в угол. «Луби сохранили жизнь, — подумал Шорн, — значит, он предатель».

У Шорна не было ни времени, ни желания к полумерам. Он оторвал всю верхнюю часть самолета. Солдаты и Луби застыли, в ужасе глядя вверх. Если бы они увидели Шорна, он показался бы им белолицым демоном, мчащимся верхом на ветре. Они высыпались из салона, словно горох из стручка, и улетели в ночную тьму. Рев ветра заглушил их крики.

Шорн забрался в кабину, заглушил мотор, отбросил баллон с газом от вентиляционной системы и повернул машину на восток, к горам Монагхилл.

Луна выплыла из-за туч. Внизу Шорн увидел поле. Подходящее место для посадки.

Самолет сел. Пятьдесят мужчин и женщин выбрались из грузового отсека, обессиленные, дрожащие, изумленные.

Шорн нашел Тёреби. Прислонившись спиной к фюзеляжу, Тёреби смотрел на Шорна, как ребенок на единорога. Шорн усмехнулся:

— Удивлены? Я все объясню, как только мы устроимся.

Тёреби прищурился:

— Едва ли имеет смысл возвращаться домой, будто ничего не случилось. Черно-золотые сделали снимки, и, потом, некоторые из нас… им известны.

Серкумбрайт вынырнул из тьмы, как бурая сова:

— В штабе черно-золотых будет большой переполох, когда они недосчитаются летающей тюрьмы.

— Забеспокоятся и в павильоне «Кларьетта».

Шорн стал считать на пальцах.

— Сегодня двадцать третье. До первого июля девять дней.

— А что будет первого июня?

— Первая ежегодная телекинетическая олимпиада на новом стадионе в Сванскомской долине. Кстати, за горой Матиас есть старая шахта. Там можно разместить человек двести — триста.

— Но нас только пятьдесят…

— Нужно больше. Еще человек двести. И чтобы избежать недоразумений, — он оглянулся в поисках рыжеволосого, утверждавшего, что здоровье — понятие субъективное, — будем считать здоровьем; волю к жизни, сохранению своей семьи, человеческой культуры и традиций.

— Это достаточно широко, — заметил Тёреби. — Подойдет почти каждому. Но каков будет практический критерий отбора?

— Практически мы выберем тех, кто нам понравится, — сказал Шорн.

Воскресное утро первого июня было пасмурным и хмурым. С деревьев капала холодная роса. Густой туман окутывал берега реки Сванском, которая текла в новом русле по зеленеющей долине.

В восемь часов с неба прилетел человек в роскошных одеждах пурпурного, черного и белого цветов. Он приземлился на краю стадиона и посмотрел на небо. Облачная пелена прорвалась, и обрывки облаков понеслись во все стороны. Вскоре небо очистилось, солнце согрело Сванскомскую долину.

Черные глаза оглядели стадион беспокойным острым взглядом. На противоположной стороне стоял человек в черно-золотой полицейской форме. Телек перенес его по воздуху и поставил перед собой.

— Доброе утро, сержант. Заметили что-нибудь подозрительное?

— Ничего, мистер Доминион.

— А как внизу?

— Не могу сказать, сэр. Я отвечаю только за внешнюю часть, но у меня всю ночь горели прожекторы. Ни одна муха не пролетала.

— Хорошо. — Доминион еще раз оглядел большую чашу стадиона. — Если до сих пор посторонних не было, их и не будет. По земле здесь не пройти.