Андрей Столяров - Послание к коринфянам

- Да, - сказал человек в хитоне. - Наверное, ты прав. Я даже думаю, что ты абсолютно прав. Но ты прав именно как человек. Понимаешь, есть правота отца и есть правота сына, есть правота плоти и есть правота духа, возвышающегося над ней, есть правота Бога и есть правота Человека, я нисколько и ни за что не осуждаю тебя, в том-то и беда, что мы оба правы... - Он с натугой, как будто ему не хватало ширины смуглых век, неторопливо моргнул и добавил, явно через спазму выталкивая слова из узкого горла. - Ты не хочешь, чтобы я оставался здесь, но не волнуйся: для тебя все обойдется благополучно. Правда, сейчас тебе лучше удалиться отсюда - потому, что совершается, потому, что они идут. Они идут за мной - я это чувствую...

Человек сглотнул, двинув кадыком под нежной просвечивающей кожей, и Лука вдруг понял, что он - боится.

Может быть, он, конечно, и всемогущ - тогда, когда царит над Вселенной, но сейчас он - просто человек, и как человек он подвержен самому худшему. Он - боится. Он боится боли, которая образует его крестный путь, он боится страданий, ждущих его в момент распятия, он боится смерти, несмотря на то, что выйдет из нее обновленным. И конечно, он хотел бы избежать всего этого. Он был настолько несчастен и одинок, что Лука чуть было не схватил его за руку и не крикнул: Уйдем отсюда вместе! Я помогу тебе!.. - но все-таки перед ним сидел не человек, а Бог, принявший облик человека, и поэтому он ничего такого не сказал, а лишь выпрямился и довольно сухо кивнул на прощание.

А человек в хитоне вытянул руку - чтобы перекрестить.

И вдруг рука его остановилась.

- По-моему, ты не нуждаешься в благословении?

- Идет, - ответил Лука.

Он вышел из сарая и прикрыл за собой дверь, приподняв ее и затворив до упора. Можно было еще навесить замок, но это было бы уже слишком. Поэтому замка он вешать не стал, он лишь бросил лопату и грабли - как будто в сарай давно не заходили, он догадывался, что не успеет, и он действительно не успел - потому что он только еще подходил к своему подвалу, чтобы укрыться, как из улицы, идущей к центру Москвы, налетело жуткое звериное хрюканье, копытный топот и, как тараном, снеся калитку металлическими намордниками, прикрывающими свиные рыла, ворвались на подворье два бешеных кабана и затормозили - выбросив из-под ног взрытую землю, а с могучих спин их, из мягких кожаных седел, соскочили два мертвеца с коричневыми лицами и, по привычке выставляя перед собой заточенные суставы пальцев, визгливо, вразнобой прокричали:

- Где он?!.

Лука не стал им ничего говорить, он вдруг решил: будь что будет, пускай, он к этому не причастен, но мертвецы, на которых, как будто дотлевая, немного дымились лохмотья одежды, по-видимому, и не ожидали ответа - сразу же, едва не разнеся в щепки дверь, рванулись во тьму сарая, и к тому времени, когда на подворье, переваливаясь на ухабах и выплескивая из-под колес жидкую грязь, въехал "газик", доставивший низкорослого кудрявого чертика в военном мундире, они уже выволокли из яслей человека в хитоне и, заламывая ему локти, держали - сами вытянувшись и поедая глазами начальство.

А кудрявый худенький чертик в пенсне - перетянутый ремнями, с портупеей на тощей заднице - осторожно поставил в грязь сияющие бутылки сапог и, привычно вздернув костяной подбородок, фальцетом скомандовал:

- Молодцы, товарищи командиры! Ведите его!

А откуда-то из-за забора, разгораживающего два участка, вдруг донеслось:

- Здорово, Петруня!.. - оказывается, Чукча тоже выбрался посмотреть, что происходит на свете, и теперь торопился через огород, расставляя руки, явно намереваясь кого-то обнять. - Петруня, тудыть-твою-растудыть!.. Да ты че, не помнишь, как мы с тобой громили гидру контрреволюции? А?.. Веселые были деньки!..

Но кудрявый чертик отступил на шаг, и пенсне его блеснуло округлой белесостью.

- Не имею чести знать вас, товарищ, - надменно сказал он.

И сейчас же за спиной его вырос третий мертвец, сидевший до этого за рулем.

Вероятно, охранник.

Чукча даже остановился.

- Да ты че, Петруня?.. - проникновенно сказал он. - Может, ты с перепоя? Это же я - Шопейкин... - Он все еще держал руки открытыми для объятий. Вдруг - до него дошло: - Ах ты, сволочь!.. Значит, решил не признавать старых приятелей?..

И, набрякнув от возмущения, сжав могучий кулак, двинулся к чертику, который уже усаживался на заднее сиденье "газика".

Щеки у него страшно раздулись.

Но мертвец-охранник выбросил вперед растопыренные жесткие пальцы, и заточенные костяшки их воткнулись Чукче в лицо, погрузившись до основания и выскочив своими алыми кончиками на затылке.

- Ох! - как будто удивившись, негромко сказал Чукча и вдруг, лишенный опоры, потому что мертвец выдернул костяшки пальцев обратно, надломился и рухнул, обняв руками чуть вспененный, забороненный Лукой чернозем. - Пет-ру-ня...

Кудрявый чертик даже не посмотрел на него - снова блеснув пенсне - откинулся на кожаном сиденье:

- Поехали...

Зафырчал мотор, "газик" дернулся коротким кургузым телом, немного прошел юзом, оставив в грязи гладкую полосу и, наконец, схватив колесами почву, медленно пополз по разъезженной грязной улице, проваливаясь в колеи почти до самого носа, а позади него, уже скованный наручниками, от которых тянулись две тонкие никелированные цепочки, шагал человек в хитоне, так и оставшийся босым, и, тускло поблескивая пленкой расплющенного металла, тянулась за ним вереница Золотых следов ездовые кабаны фыркали, воротя морды, а один из едущих на них мертвецов, будто стельки, накалывал эти отпечатки на пику и затем ссыпал в притороченный к поясу грубый холщовый мешок.

Вот и все, подумал Лука. Вот и все, и достаточно. И повернувшись, чтобы уйти в свою конуру, чуть не натолкнулся на четвертого мертвеца, который совершенно неслышно, наверное крадучись, приблизился к нему сзади. Было непонятно, откуда взялся этот мертвец, вроде бы его не было вместе со всеми, но он откуда-то взялся и теперь отшатнулся немного, когда Лука обернулся к нему.

И Лука сразу же понял, что сейчас произойдет. Но еще раньше, чем мертвец успел выбросить вперед свои страшные темные пальцы с заточенными костяшками, откуда-то сбоку раздалось звонкое мальчишеское: Стой!..- и через ограду перепрыгнул подросток, приходивший к Луке сегодня утром.

Он размахивал руками, оскальзывался на раскисшей земле, едва не падал и вообще, судя по всему, очень торопился, а подбежав вплотную, еще раз крикнул срывающимся, не привыкшем к команде голосом: - Стой! Этого не надо!.. Не надо, говорю, приказ Верховного!.. Все! Свободен! Иди отсюда!.. - А когда мертвец, как автомат, развернулся и размеренно зашагал по топкой унылой улице куда-то к центру Москвы, то подросток оборотился к Луке и, все еще дико волнуясь, не умея справиться с бурным хрипящим дыханием, несвязно проговорил: Извините, господин учитель, чуть было не опоздал... Путь не близкий: пока до Кремля, пока обратно... Да еще не сразу пустили, пришлось вправлять мозги дежурному... Куда же вы, господин учитель, минуточку...