Роберт Стоун - Цена заклятия (Обретение волшебства - 1)

Брент тяжело вздохнул, оставив фразу незаконченной, и повернулся, направляясь в сторону дома.

* * *

В мерцании свечи Масия с восхищением смотрела на седые волосы, курчавившиеся на груди Карна, - баланс между зрелостью и хрупкостью, который так много говорил о самом мужчине. Ее пальцы зудели от желания коснуться этих волос, но она сдержалась, боясь разбудить его. Эти минуты она ценила больше всего, время, отпущенное им, подходило к концу, - они пообедали, тихонько поговорили о прошедшей неделе, позанимались любовью на ее соломенном тюфяке. Теперь он спал, тихонько похрапывая, и она могла помечтать о том, что он проспит здесь всю ночь, что она, проснувшись утром, увидит его возле себя. Но он никогда не оставался с ней на столь продолжительное время, поэтому она крала эти упоительные моменты, не зная, что ему снится, пока она грезит об иной жизни.

Наконец она поддалась желанию, позволив своим пальцам мягко опуститься на его грудь чуть пониже завитков волос, иногда выглядывавших из ворота его рубашки. В свете свечи ее руки казались не такими уж старыми, думала Масия, хотя они все равно казались ей безобразными. Предпочитает ли он длинные, накрашенные ногти коротким, безыскусно обработанным, которые так легко касались сейчас его ребер? Она положила ладонь на живот Карна, ощутив там упругие мускулы, и почувствовала себя почти счастливой.

Несколько мгновений спустя Карн начал просыпаться. Он редко спал больше часа и никогда не спал настолько долго, чтобы свечи догорели. Все еще полусонный, он ощутил тело Масии, прижавшееся к его собственному, и улыбнулся. Сквозь полуопущенные ресницы он глядел на ее каштановые волосы, струившиеся по его груди, на белевшие в темноте руки и ноги своей возлюбленной. Она не была красавицей, тем более по сравнению с изысканными красотками, заполнявшими особняк, когда Брент устраивал прием. Масия трудилась, чтобы жить, - прачкой, горничной или швеей, бралась за любую работу, - и когда она двигалась, Карн с удовольствием следил за игрой ее мышц. Он приподнял голову и нежно поцеловал ее в макушку, на секунду замер, наслаждаясь ароматом, исходившим от ее волос. В следующее мгновение он выскользнул из ее объятий, его движения были настолько осторожны, что можно было подумать, будто женщина была сделана из яичной скорлупы.

Она молча наблюдала за тем, как Карн начал методично одеваться. Закончив, он повернулся к столу и собрал посуду, стараясь по возможности тише опустить ее в оловянную лоханку, стоявшую на столе. Масия повернулась и вздохнула.

- Оставь посуду, - нежно попросила она.

Карн улыбнулся ей, но продолжил окунать тарелки в воду, отчищать, вытирать и аккуратно ставить в шкафчик над столом. Для него это был способ продемонстрировать уважение. Масии никак не удавалось убедить его не обращать внимание на грязную посуду, оставить перевернутые винные бутылки возле камина или позволить носку лежать покинутым возле стула. И потому, как и каждое утро после его очередного визита, она просыпалась, не найдя ни малейшего следа того, что он когда-либо был здесь. Кроме боли в груди.

- Останься, - прошептала она, почти сожалея о выражении безысходной тоски, промелькнувшем в его глазах.

- Ты знаешь, я не могу. Мы обсуждали это.

- Назад к своей пуховой перине в огромном особняке? - лукаво улыбнулась она.

- Назад к Бренту, - поправил Карн. Он оглядел жалкую лачугу, состоявшую из одной комнаты. Там и здесь из-под облупившейся штукатурки торчали кирпичи. Он мечтал обустроить дом или совсем переселить ее, но Масия не хотела принимать его "благотворительность".

- Ты знаешь, я отказался бы от особняка, чтобы остаться здесь, возле тебя.

- Но только Брент зачахнет и погибнет без тебя? - спросила она, и в ее голосе послышалась горечь. - Он заползет под кровать и никогда не выберется обратно? Или иссохнет так, что порыв ветра закинет его в дальние края?

Она встала и, подойдя сзади к Карну, нежно прижалась к нему.

- Я никогда не пойму, что связывает тебя с ним, - пробормотала она, наслаждаясь запахом его кожи.

Карн и сам не был уверен, что понимает, в чем тут дело, и не только с точки зрения здравого смысла, который имела в виду Масия. Узы, связывавшие его с Брентом, являлись таинственным результатом тектонических изменений длиной в десятилетия, а не тем, что можно объяснить словами.

- Масия, это складывалось в течение многих лет. И многих жизней. Мой долг ему - а его мне - больше, чем способны представить все его счетоводы со всеми их счетами и гроссбухами.

- Итак, ты остаешься с ним из-за какого-то глупого долга?

- Не долга, - мягко поправил Карп. - Дружбы. Мы - друзья, и он нуждается во мне.

Масия развернула Карна и мягко обхватила ладонями его лицо.

- Я тоже нуждаюсь в тебе.

- Тогда перебирайся жить ко мне, - ответил он не в первый раз. Этот разговор превратился в своеобразный ритуал, который непременно предварял каждое их расставание.

Масия оторвалась от него и отодвинула лохань с грязной водой на дальний конец стола.

- Я простая женщина, любовь моя, и не гожусь для особняка. Я не буду знать, что там делать, если только в одной руке у меня не окажется ведро, а в другой - щетка.

Карн печально улыбнулся, легонько проведя пальцем по ее подбородку.

- Значит, нам следует подождать еще немножко.

Но, как и прежде, Карн не знал, чего же они ждали.

Начались выходные, и, подобно многим одиноким женщинам в Прандисе, Елена Имбресс искала мужчину. Она глубоко затянулась сигаретой, которую только что свернула, и проследила за тем, как дым поднимается в темное небо. В целом она полагала, что мужчины столь же надежны, как дым, и, исходя из ее опыта, имеют тенденцию держаться рядом столь же долго. Но в эту единственную ночь Елена признала свое сходство с другими женщинами Прандиса. "Действительно, - подумала она с улыбкой, - я ведь тоже вышла на охоту за мужчиной". Теперь началось преследование согласно классическим традициям прандианок.

Однако, надо признать, большинство ночных охотниц не пользуется арбалетом.

Елена сделала еще одну затяжку, нахмурилась и погасила сигарету о терракотовую черепицу крыши. Она начала курить еще девочкой, но, честно говоря, табак не так уж сильно ей нравился. Просто сигареты стали одним из множества способов доведения до бешенства отца, преуспевающего торговца полотном в северном городишке Этоне. Ламан Имбресс считал своих двух дочерей достойным украшением прекрасно обустроенного быта, чем-то вроде дополнения к дорогой обстановке. Но если сестра Елены чувствовала себя в этой роли комфортно, то сама Елена направила все свои усилия на то, чтобы раздражать отца, - носила мужскую одежду, охотилась, сквернословила и курила. Теперь, через пятнадцать лет после того как она покинула дом, от ее детства осталась только эта привычка.