Джек Вэнс - Дердейн: Аноме - Бравая вольница - Асутры.

Было темно и тихо — так тихо, что, задержав на минуту дыхание, Этцвейн уловил еле слышный далекий тявкающий вой, доносившийся со стороны Дебрей. Этцвейн обхватил себя руками — сидеть на камне было неудобно и зябко. Видать, ахульфы опять устроили сумасшедшую пирушку — развели костер где-нибудь в глухом ущелье Хвана, нарисовали на скале рогатые каракули и мрачно выли, прыгая вокруг огня.

Мысль об ахульфах заставила Этцвейна подняться на ноги. Взяв свежий след, ищейки быстро догоняли беглецов. Он еще не ушел от опасности.

Онемевшие руки и ноги не слушались, истертые ступни горели — он сделал ошибку, нельзя было садиться! Прихрамывая и жмурясь от боли, Этцвейн торопился по кремнистой дороге в Шемюс.

За час до рассвета он прошел селение — дюжину хижин вокруг площади, аккуратно выложенной плитами шиферного сланца. За хижинами виднелись силосные башни, склад и похожие на огромные полупрозрачные луковицы баки пивоварни. Трехэтажное здание у дороги явно служило трактиром и гостиницей. Там уже проснулись: кто-то возился под кухонным навесом на заднем дворе — Этцвейн заметил языки пламени на полыхнувшей жаровне. Рядом темнели оставленные на ночь три фургона, груженные свежераспиленными комлями и кругляками белой шимродской лиственницы для спиртового завода, каких в Шемюсе было много. Конюх уже выводил из стойла за гостиницей тягловых животных — волов, происходивших от древней земной породы, мирных и послушных, но медлительных. [13] Разделение Шанта на кантоны можно объяснить не только несовместимостью характеров и привычек первопоселенцев, но и острым недостатком металла, не позволявшим изготовлять эффективные двигатели. Этцвейн прокрался мимо, надеясь, что в предрассветных сумерках его никто не видел.

Впереди дорога пересекала обширную плоскую пустошь, усеянную камнями. Здесь не было никакого убежища, никакого огорода или сада, где можно было бы отыскать съестное. Этцвейн упал духом — ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание, в горле пересохло, желудок сводило от голода. Только боязнь ахульфов мешала ему найти укромное место среди камней и устроить постель из сухих листьев. Наконец усталость превозмогла страх. Он больше не мог идти. Спотыкаясь, Этцвейн забрался за выступ крошащейся сланцеватой глины, закутался в захваченные в дорогу лоскутья старой рясы и опустился на землю. Он лежал в полуобморочном оцепенении, мало напоминавшем сон.

Его потревожили скрип и громыхание колес — мимо проезжали фургоны. Солнца уже взошли, хотя он не спал — или думал, что не спал. Этцвейн не заметил наступления дня.

Фургоны, громыхавшие на запад, стали удаляться. Этцвейн вскочил и посмотрел вслед, думая, что лучшей возможности сбить с толку ахульфов может не представиться. Погонщики сидели на козлах и не могли видеть, что происходило сзади, за нагруженными доверху кузовами. Этцвейн догнал последний фургон, подтянулся на платформу и сел, прислонившись спиной к штабелю лиственницы и болтая ногами. Уже через несколько секунд, однако, он нашел удобное местечко поглубже в кузове, на смолистых пахучих кругляках. Этцвейн намеревался проехать два-три километра и спрыгнуть, но сидеть в медленно переваливающемся полутемном кузове было так приятно и спокойно, что он стал клевать носом и глубоко заснул.

Этцвейн открыл глаза, поморгал, приподнял голову. Между кругляками лиственницы проглядывали два непонятных многоугольника, разделенных прямой линией. Первый слепил ярким лилово-белым светом, второй представлял собой темно-зеленую панель с неровными прожилками. Этцвейн ничего не соображал. Куда он попал, что это такое? Он медленно подобрался к заднему краю платформы, все еще не вполне проснувшись. Белый многоугольник оказался оштукатуренной стеной здания, раскаленной полуденными солнцами, а темно-зеленая панель — бортом фургона, отчасти закрывавшим поле зрения.

Этцвейн вспомнил: он заснул — и проснулся, когда убаюкивающее движение кузова прекратилось. Как далеко он уехал? Наверное, это уже Карбад, в Шемюсе. Не самое безопасное место, если верить отрывочным слухам, достигавшим его ушей на Аллее Рододендронов. О скупости и пронырливой жадности шемов — жителей Шемюса — ходили небылицы. Рассказывали, что шемы отнимали и прикарманивали все, что можно было отнять и прикарманить. Этцвейн неловко спустился на землю — ноги еще болели. Нужно было уйти подобру-поздорову, пока его не нашли. В любом случае ахульфов уже можно было не бояться.

Неподалеку послышались голоса. Выскользнув из-за фургона, Этцвейн натолкнулся на чернобородого мужчину со впалыми бледными щеками и выпуклыми голубыми глазами. На незнакомце были черные холщовые штаны погонщика и грязно-белая безрукавка с деревянными пуговицами. Погонщик стоял, широко расставив ноги, с руками, разведенными в стороны. Он казался скорее приятно удивленным, нежели разгневанным: «И что это у нас? Малолетний разбойник? Значит, так вас теперь учат промышлять чужим добром? Не успеешь остановиться, все уже тащат! На тебе и ошейника-то нет».

Этцвейн отвечал дрожащим голосом, стараясь придать ему серьезность и убедительность: «Я ничего не крал, уважаемый господин. Только чуть-чуть проехался на фургоне».

«Значит, украл, ежели не платил за проезд! — заявил погонщик. — Сам признался. Давай, пошли!»

Этцвейн отпрянул: «Пошли — куда?»

«Туда, где научишься дело делать, а не шляться без толку. Тебе только на пользу пойдет».

«У меня есть дело! — закричал Этцвейн. — Я музыкант! Видите? Вот мой хитан!»

«Без ошейника ты никто. Пошли, не завирайся».

Этцвейн попробовал было дать стрекача, но погонщик поймал его за воротник. Этцвейн отбивался и брыкался. Погонщик вкатил ему затрещину и отстранил, удерживая за грудки: «Ну-ка тихо — душу вытрясу! Смотри у меня!» Он рывком потащил Этцвейна за собой. Лямка хитана соскользнула — инструмент упал на мостовую, шейка грифа отломилась.

Этцвейн сдавленно крикнул, с ужасом глядя на сплетение струн и жалкие обломки. Погонщик схватил его за руку и затащил в склад, где за игровым столом сидели четверо. Трое были погонщики, четвертый — круглолицый шем в конической соломенной шляпе, сдвинутой на затылок.

«Бродяжка, рылся в кузове, — сообщил обидчик Этцвейна. — Смышленый, шустрый парень. Заметьте, ошейника нет. Пора ему помочь, наставить на путь истинный, как вы считаете?»

Игроки молча смерили Этцвейна глазами.

Один из погонщиков крякнул, собирая кости в стаканчик: «Отпусти заморыша. Нужна ему твоя помощь, как корове седло!»

«Ты неправ, однако! Каждый гражданин государства обязан трудиться — разве не так, посредник? Что скажешь, гражданин посредник?»