Валерий Строкин - Я - Степан Разин

Жаркое выдалось лето, сухое. Вдоль дорог стояла ярко-рыжая пыль, скрипевшая на зубах, чернившая лица, покрывавшая тело сухой коростой. Казачьи сотни с гиком и свистом мчались по дорогам, врывались и опустошали селение за селением вдоль побережья. Поднимались по каменистым горным дорогам, выглядывали в море, где казачьи струги неслись белыми птицами, полнились добром. Хороший ясырь, а сколько его было впереди. Казаки славили батьку - вот она, слава, вот оно - богатство! Не пустыми вернёмся в станицы, а там, глядишь, придёт прощение от государя за службу ратную - ведь нагнали шаху страху. Начало было удачным - персидские воеводы не успевали защитить или предупредить городки от надвигающейся казачьей лавины. Нашими козырями были быстрота и особая казачья удаль.

Крупные города оставались в стороне. Так прошли Дербент, Шемаху, Баку только пожгли и порубили их посады, мстили за вековые обиды, за наших полонянников.

Я первым врывался в персидские селения на взмыленном коне под удалой казачий свист. За мной в охранении - Серёжка Кривой.

- Батька, дьявол тебя забодай, охолонись малость! - кричал он мне.

"Ах, Серёжка, Серёжка - лучше бы ты себя так одёргивал. Что было бы, будь ты со мной под Симбирском - не стряхнули бы нас воеводы... "

Слышен сабельный свист. Крики басурман:

- Бисмиллахи рахмани рахим! (Во имя Бога милостивого и милосердного!)

- Секи их, казаки - они не жалели православных!

- Руби их, казачки, за наших жён и девок поруганных, угнанных в полон!

- На пику их за отцов наших, лежащих под степным ковылём!

Получился не поход за зипунами и фараганскими коврами, а настоящая война. Сотни посёлков оставались за нами в бурой пыли, в треске пожаров. Собаки выли над трупами мужчин, жён и детей. Казаки неиствовали, мстили за причинённые им обиды. Война есть война. Врываясь в городки, казаки расправлялись с шаховыми солдатами, затем вырезали богатых купцов и их служак, всех обидчиков, на которых указывала городская голь, всех, кто оказывал или пробовал оказать сопротивление.

К берегу подходили струги и загружались захваченным ясырём: коврами, золотом, драгоценной утварью и камнями, украшенными золотом, оружием, жемчугом, дорогими, заморскими тканями. Волокли в струги пленных и ставили у берега бочонки с вином - праздновали победу над басурманами. Пьяные казачки с хохотом обряжались в дорогие, расшитые золотом халаты, украшали папахи золотыми диадемами, надевали на заскорузлые, распухшие от весёльной гребли пальцы перстни, на кисти - браслеты.

- Батьке слава! Степану Тимофеевичу - урра!!!

- Атаман, веди нас дальше!

Хмельной, я стоял с полной чашей, покачиваясь в казачьем кругу. На дорогом ковре лежали ближние есаулы, облитые вином.

- Гей, соколы - отомстим персидским собакам за наши обиды! Пусть помнят удалых ребятушек Стеньки Разина! Надолго помнят! - я выхватил саблю и она начала свистеть у меня над головой. - Пейте, гуляйте, соколы - празднуйте победу над мусульманами!

Порыв ветра приносит запах гари. Слышно, как весело занялся пожар, скрыл городок. Даже сюда доносится плач прекрасных чернооких персиянок.

- Эй, казаки - женю вас всех! Хватайте кизылбашек - оставим правоверным после себя память!

- Вот так атаман - слава Степану Тимофеевичу!

Казаки хватали персиянок за длинные чёрные косы, тянули их к себе и с хохотом целовали в алые, кричащие рты, заставляли пить вино, насильничали, тянули за собой в море.

Что же это был за посёлок? Теперь не упомнишь - все они схожи... Некогда было осматривать - время не ждало.

Сказочный дворец, утопающий в зелёном острове сада. Плеск фонтанов, несущих прохладу. Золотые, дымящиеся плошки с нефтью. Золотая арка - впереди белый мрамор дома, прохлада чистых плит. Белые ступени. Я несусь впереди. За мной чуть отстал Сергей. В голове хмель, веселье. Миновали майдан, где разбили винные погреба купцов. Навстречу двое шаховых солдат с обнажёнными махайрами. Выхватил пистоль и нажал курок, наставив в грудь ближайшему персу. Саблей отвёл удар второго солдата и тут же достал его шею. Голова покатилась вниз, бешено вращая выпученными глазами и подпрыгивая на ступенях.

- Берегись, атаман! - кричит Серёжка.

Слышу выстрел его пистоля. В дверях падает ещё один солдат в золочёном колонтаре и пикой в руках.

- Вперёд! - кричу я и перепрыгиваю через мёртвое тело.

Серёжка бьёт из пистоля с лёту точно между глаз - даром, что кривой.

Врываюсь в тёмный зал. Перед глазами блеснул кривой турецкий ятаган. Отпрыгиваю в сторону и с размаху рублю. Замечаю, как темнеет белоснежная чалма и к ногам падает седобородый старик.

- Пёс! - кричу я.

Чалма откатывается в сторону и обнажает лысый череп, из раны на котором сочиться кровь. Рядом лежит ятаган - на золотой рукояти крупный, редкий рубин. Я склоняюсь, чтобы поднять оружие и тут на меня с криком и плачем бросается она...

- Отец! О, мой отец! - кричит она, и её кулачки с ненавистью барабанят мою грудь.

Неожиданно в её руке появляется узкий генуэзский кинжал, и она пробует им меня ударить. Смеясь, я вырываю у неё из рук кинжал и откидываю в сторону. Оборачиваюсь к вошедшему Серёге:

- Смотри, какая райская птица мне попалась!

- Красавица! - соглашается есаул.

Огромные глаза, словно чёрный омут, закружат, унесут в пучину - не вынырнешь. Бархатные опахала ресниц, алый бутон пухлых губ, жемчужные, ровные зубы, две чёрные, достающие до пола косы. Персиянка одета в золото и жемчуга, алые персидские штанишки и короткие, расшитые мелким жемчугом полусапожки. Юлдус - это значит "звезда".

В испуганном, тёмном омуте её глаз, под огромными ресницами отразился я - чёрный от солнца и пыли, пропахший потом и кровью, залившими мой кафтан. Мы замерли - один подле другого. Она - испуганная, маленькая птичка - в глазах застыл ужас. Я - победитель, атаман "гяуров", страшный разбойник. Щемящая тоска вдруг стиснула мне сердце, мне стало её жаль - диковинный, аленький цветочек. Как она прекрасна - редкая краса! Не выдержав, я впился в её губы - забыть, всё забыть: войну, боль и всё остальное! Она закричала и попробовала выцарапать мне глаза.

- Ах ты дикий цветок! - её сопротивление лишь распалило меня, и я повалил принцессу на пол. - Уйди, Кривой! - кричу есаулу.

Персиянка плачет, кусается, а я смеюсь,

- Ты мой ясырь, моя добыча. Теперь ты всегда будешь со мной! - я рву её такие непрочные и лёгкие одежды...

Много позже я спускаюсь по ступенькам дворца. На моих плечах трепыхается и плачет ковёр. На ступеньках сидят Серёжка и Черноярец.

- Отнесите её в струг!

Серёга смотрит на меня и спрашивает:

- Атаман?!

- Я сказал - в струг!

Он молча повинуется, но в его глазах укор.

Я обнимаю Черноярца:

- Это моя славная добыча - потом увидишь!