Роберт Хайнлайн - Время звезд

Отец совсем побагровел и изъяснялся крайне неразборчиво. Не кажется ли им, что они принесли уже достаточно горя этой семье? Знают ли они, что такое порядочность? Есть ли у них хоть капля сострадания?

И в самый разгар всего этого цирка, когда я пытался осмыслить новую ситуацию и решить, что же мне-то сказать, меня беззвучно окликнул Пэт:

— Том, пойди сюда!

Я извинился перед высоким собранием и поспешил к нему. Мы с Пэтом почти совсем не переговаривались телепатически со времени его возвращения. Раз-другой он окликал меня ночью, чтобы я принес воды или сделал еще что в этом роде, но беседовать мы не беседовали, ни вслух, ни молча. Я ощущал только некую темную, угрюмую стену молчания, которой он загородился от меня. Я не знал, что с этим делать — впервые один из нас был нездоров в одиночку, без другого.

Но когда Пэт окликнул меня, я бросился к нему со всех ног.

— Закрой дверь.

Я закрыл. Он мрачно поглядел на меня.

— Я успел выдернуть тебя оттуда раньше, чем ты успел что-нибудь им наобещать, да?

— Да.

— Тогда иди к ним и скажи папе, что я хочу сию же секунду с ним поговорить. И скажи маме, что я просил ее перестать плакать, а то она меня очень расстраивает. — Он сардонически ухмыльнулся. — А мистера Ховарда попроси дать мне поговорить с родителями наедине. А сам потом мотай отсюда.

— Чего?

— Уходи, не прощайся и не говори, куда ты идешь. Когда ты понадобишься, я тебя позову. Если ты будешь ошиваться здесь, мамаша тебя обработает и заставит надавать обещаний. — Он мрачно поглядел на меня. — У тебя и вправду никогда не было никакой силы воли.

Я пропустил это высказывание мимо ушей, в конце концов, он же был болен.

— Слышь, Пэт, на этот раз против нас коалиция. Мать хочет сделать по-своему несмотря ни на что, а папаша так завелся, что чудо еще, что он не врезал хорошенько мистеру Ховарду.

— Я справлюсь с матерью, да и с отцом тоже. Ховарду надо бы держаться в стороне. Ну, давай, разведи их, а сам сматывай.

— Хорошо, — сказал я, чувствуя себя крайне неловко. — Да… слушай, Пэт, я тебе очень благодарен.

Он взглянул на меня и его губы искривились.

— Ты что, думаешь, я ради тебя это делаю?

— А что же, я ведь думал…

— Ты не думал никогда, а я уже несколько дней не делал ничего другого. Если я буду калекой, думаешь, мне хочется провести всю жизнь в казенном заведении? Или здесь, а мать будет обматывать меня слезами и слюнями, а папаша будет считать каждый грош, а девиц будет тошнить от одного моего вида? Только не Патрик! Если уж мне придется быть таким, у меня будет все самое лучшее: санитарки, которые будут вскакивать, если я только палец подниму, и танцовщицы, дабы ублажать мой глаз. И именно ты позаботишься о том, чтобы Ф.Д.П. за все это платил. Мы можем сохранить наш контракт, и так мы и сделаем. Конечно, я знаю, что ты не хочешь лететь, но теперь ты просто обязан.

— Я? Да ты все путаешь. Это ты меня обошел. Ты…

— Ладно, проехало. Ты прямо рвешься туда. — Он вытянул руку и слегка ударил меня под ребра, потом ухмыльнулся. — Таким образом мы отправимся туда оба, ведь я буду с тобой всю дорогу, на каждом шагу. А теперь давай отсюда и займись делом.

Я уехал через два дня. Когда Пэт, глядя матери в глаза, изложил ей все эти соображения, она даже и не сопротивлялась. Если, чтобы обеспечить деньги для оплаты соответствующего ухода за ее больным ребенком и всего остального, что там ему надо, я должен лететь в космос — ну что ж, очень жаль, но ничего уж тут не поделаешь. Она объяснила мне, как больно ей меня отпускать, но я понимал, что она не слишком расстроена. Вот я лично — был расстроен, несколько. Я задавался вопросом, как бы это происходило, попади я в Пэтово положение? Так же ли легко отпустила она Пэта просто для того, чтобы обеспечить меня всем, чего хочу я? Но я решил бросить все эти размышления; родители, возможно, сами не знают, что у них есть любимчики, когда они у них есть.

Перед самым отъездом папаша отвел меня в сторону для мужского разговора с глазу на глаз. Он мямлил и запинался и завяз в извинениях насчет того, что надо было переговорить со мной раньше, и был смущен даже больше, чем я, а это — кое-что. Он путался в словах, и я объяснил ему, что все, что он пытается мне сказать, было у нас в одном из школьных курсов. (Я не стал, конечно, объяснять ему, что это было в курсе риторики при описании перехода от кульминации к тривиальностям.) Папаша просветлел и сказал:

— Ну, сынок, мы с твоей матерью старались научить тебя всегда отличать добро от зла. Ты только не забывай, что ты — Бартлет, и тогда не наделаешь слишком много ошибок. А про это, другое, ну, ты задавай всегда себе вопрос, такая ли это девушка, что ты мог бы гордиться ею, знакомя ее со своей матерью, делай так, и все будет хорошо.

Я пообещал, подумавши при этом, что у меня не будет особых шансов попасть в дурную компанию, когда эти самые психологи буквально по косточкам разобрали всех будущих участников проекта Лебенсраум. Паршивой овце в это стадо просто не пробраться.

Глядя, насколько наивны мои родители, я не могу удержаться от вопроса, и как это род человеческий умудряется продолжать рождать себе потомков. Но все равно это было крайне трогательно, и я по достоинству оценил муку, через которую он прошел, чтобы выяснить отношения со мной, папаша наш — тип очень приличный, и намерения у него всегда самые наилучшие.

У меня было последнее свидание с Моди, но о нем и сказать-то особенно нечего; мы потратили все время на сидение рядом с кроватью Пэта. Она сама поцеловала меня на прощание — ей так Пэт велел. Какого черта!

В Швейцарии я пробыл всего два дня. Я бегло осмотрел Цюрихское озеро, этим все развлечения и закончились. Время было забито до отказа — они пытались поскорее вбить в меня все то, что Пэт изучал неделями. Сделать это было невозможно, так что мне дали кассеты, по которым я должен был учиться уже прямо во время полета.

Кое-какое преимущество у меня было — в нашей школе одним из обязательных курсов был Вспомогательный Язык Планетной Лиги — а этот самый ПЛ-жаргон являлся рабочим языком проекта Лебенсраум. Нельзя сказать, чтобы я умел на нем говорить, но это было не особенно трудно. Конечно, с непривычки некоторые слова и выражения на нем звучали несколько глупо, но потом привыкаешь, а вся техническая терминология как всегда шла на женевском международном.

В действительности, как указал офицер вспомогательного состава профессор Брунн, телепатическому коммуникатору и не надо было ничего особенного знать перед началом рейса; основная цель центра подготовки была в том, чтобы собрать всю команду в одном месте, чтобы они вместе жили и питались, и таким образом предоставили психологам возможность заметить мелкие психологические несовместимости, пропущенные во время тестов.