Роджер Зилазни - Остров мертвых

Не успел я поднять в воздух корабль, как разразился шторм. Я взмыл над облаками, вырвался за пределы атмосферы, и мой корабль, получив ускорение, вышел на орбиту и лег на курс.

Вот так всегда и бывает, когда я хочу улизнуть, не попрощавшись со своей планетой. До сих пор мне это ни разу не удавалось.

Но, честно говоря, мне приятно сознавать, что хоть кому-то я необходим.

В нужный момент я свернул с орбиты и оказался за пределами системы «Свободный Дом». Несколько часов мне было не по себе, руки дрожали. Я выкурил слишком много сигарет, и в горле першило.

Дома, на своей планете, я отвечал за все. Теперь я снова выходил на большую арену. В какую-то минуту я даже подумал о возвращении назад.

Но, вспомнив о Кэти, о Марлинге, о Рут, о карлике Нике, умершем давным-давно, и о моем покойном брате Чаке, я, ненавидя себя, продолжал полет до перехода в другую фазу.

Как только я перешел в другую фазу и корабль понесся вперед на автопилоте, настроение у меня сразу же изменилось.

Я засмеялся, и чувство страха покинуло меня: я опять никого и ничего не боялся.

Ну что с того, если я сдохну? Ради чего я живу? Чтобы вкусно есть и сладко спать? Валяться с наемными шлюхами? Какой же я идиот! Рано или поздно Токийский залив поглотит нас всех, и меня тоже, несмотря ни на что. Пусть уж лучше я погибну на пути к благородной цели, чем буду вести растительный образ жизни, пока кто-нибудь не изобретет способ прикончить меня в постели.

И эти размышления также были признаком вхождения в новую фазу.

Я запел литанию на языке более древнем, чем сам человек. Такое радостное чувство нахлынуло на меня впервые за много лет, и впервые за много лет мне захотелось петь во все горло.

Свет в кабине померк, хотя я был уверен, что он горит так же ярко, как всегда. Циферблаты на пульте потускнели, стали тлеющими углями, — нет, немигающими глазами диких зверей, уставившихся на меня из темного леса. Теперь мой голос звучал как чей-то чужой, и, благодаря непонятному акустическому эффекту, я его слышал прямо перед собой.

К моему голосу присоединились другие голоса. Вскоре мой собственный голос затих, а странные голоса были слышны: слабые, неясные, то замирающие, то нарастающие, как будто принесенные легким ветром. Они не звали меня: тихий напев едва доносился до моих ушей. Я не мог разобрать ни одного слова, хотя явственно слышал мелодию. Вокруг себя я видел сотни горящих глаз, но они не приближались и не удалялись; впереди разливалось бледное сияние, похожее на закат солнца в молочно-белой дымке.

Я понял, что сплю и вижу сон, но просыпаться мне не хотелось. Я продолжал двигаться на запад.

Вдалеке, под белесыми небесами, громоздился утес, у подножия которого, мерцая, бурлил тускло-зеленый поток, преграждавший мне путь. Вода, кругом была вода, и она меня не пускала.

Густой туман окутывал горную вершину, ниже торчали крутые уступы, налезающие один на другой, щербатые каменистые кручи, неприступное нагромождение обломков, тяжелые валуны, теряющиеся в серой мгле. В небо, обложенное грозовыми тучами, были нацелены остроконечные гребни, и весь массив напоминал взорванный эбонитово-черный айсберг.

Я стоял перед утесом, безнадежно протянув к нему руки. И, когда я понял, что пение доносится именно оттуда, по спине у меня побежали мурашки, а волосы встали дыбом.

Я увидел тени мертвых, легкие, как дым: они плыли по воздуху или прятались за мрачными гранитными глыбами. Я знал, что все они — мертвы, потому что среди тех, кого я узнал, были карлик Ник, делавший неприличные жесты, телепат Майк Шендон, который чуть не погубил империю — мою империю и которого я придушил своими собственными руками; с ними был и мой старый заклятый враг Данго-Нож, и Куркур Боджис, человек-компьютер, и леди Карла из Алгола, которую я любил и ненавидел одновременно.

И тогда я призвал на помощь те силы, на которые еще мог надеяться.

По небу прокатился грозовой раскат, и оно стало ясным и чистым, как лазурит. И тут я увидел ее , всю в белом, на фоне серых скал. Она мелькнула передо мной всего лишь на мгновение. Нас с Кэти разделял мутный поток, но, несмотря на расстояние, наши глаза встретились, и я услышал, как она прошептала мое имя. Больше я не уловил ни звука, потому что тишину разорвал новый грозовой раскат, и скалистый остров погрузился во тьму, которая скрыла и того, кто стоял перед ним, протянув к утесу руки. Я понял, что это был я.

Проснувшись, я долго гадал, что бы все это значило, но, как ни пытался разобраться, ни черта в моем сне не понял.

Когда-то я воплотил в жизнь картину Беклина [107] Беклин Арнольд (1827–1901) — немецкий живописец швейцарского происхождения, представитель символизма и стиля «модерн». Картина «Остров мертвых» написана в 1880 году. Хранится в музее Изобразительных Искусств в Мюнхене. «Остров мертвых» — из желания польстить толпе моих воображаемых зрителей, и, пока я создавал свой шедевр, ритмы Рахманинова [108] Рахманинов Сергей Васильевич (1873–1943) — русский композитор, пианист, дирижер. С 1917 года жил за рубежом, с 1918 — в США. Симфоническая поэма «Остров мертвых» (соч. 29) создана в 1909 году под впечатлением одноименной картины А. Беклина. , как барабанная дробь, стучали у меня в мозгу.

Да, работенка была не из легких.

Мое широкомасштабное творчество обычно связано с живописью.

Когда я думаю о смерти (а мысли о ней часто лезут мне в голову), я вспоминаю две картины. Одна из них называется «Долина теней». На холсте расстилается мрачная пологая долина, берущая начало между двумя массивными серыми скалами; у края она зеленоватая, погруженная в сумеречный свет, и чем дальше, тем темней она становится, и, если долго всматриваться вглубь, кажется, что летишь в зияющий провал космического пространства, без звезд, без комет, без метеоров, без всего.

А другая картина — плод безумного воображения Беклина — «Остров мертвых», изображающая место, которое я только что видел в кошмарном сне. Из двух пейзажей «Остров мертвых» оставляет наиболее гнетущее впечатление. В «Долине» остается хоть какая-то надежда на спасение. Наверное, поэтому я, когда создавал свою Долину Теней, занимался не столько разработкой архитектурных деталей, сколько уделял внимание подбору оттенков, полутонов терзающего душу ландшафта.

И вот однажды, в противовес садам Эдема, я сотворил Остров мертвых, и он, став моей больной совестью, мучил меня до такой степени, что я не только не мог забыть о нем, а превратился в его придаток, но и он был неотъемлемой частью меня самого. Сейчас мое творение, частица моего «я», в ответ на призывы, похожие на молитвы, отозвалось единственно возможным способом: Остров предупреждал меня, подавал мне знак, который со временем мог бы приобрести смысл. Символы — будь они прокляты — по природе своей таковы, что либо проясняют, либо затемняют суть явлений.