Майкл Гелприн - Миротворец 45‑го калибра (сборник)

Там, в холле, меня встретил дежурный врач и вручил мне увольнительную по особым обстоятельствам сроком на три дня, подписанную старшей медичкой Женевьевой Эрбле…

Пресвятая Дева Мария, как мы любили друг друга эти три дня. Мы уходили в лес и любили друг друга с утра до вечера. Он был неутомим, и я отвечала так, что едва потом дотягивала ноги до дома. В среду утром он сделал мне предложение.

– Если меня не грохнут, – сказал он. – А если грохнут, то я…

– Иван, – прервала я его, – пожалуйста, прошу тебя, я не хочу. Ты понял, я не хочу, чтобы у тебя возникла даже мысль о том, что я сделала это из-за денег.

Он смотрел на меня долго, очень долго, и молчал. Потом медленно кивнул, и все началось по новой.

А вечером он ушел. Оторвал меня от себя, отстранил, потом резко прижал, поцеловал в губы, повернулся и быстрым шагом пошел прочь. Потом побежал. Он уже исчез между деревьями, а я еще долго стояла и смотрела ему вслед.

Вечером я вернулась домой и упала лицом вниз на кровать. Я не слышала, как вошла Женевьева, и очнулась, лишь когда за ней захлопнулась входная дверь.

Я с трудом поднялась. На столе лежал запечатанный конверт, адресованный Женевьеве Эрбле с просьбой передать мне. Я вскрыла конверт. Внутри были две бумаги. На одной значились реквизиты банковского счета Ивана Скачкова. На другой – сертификат на право наследования, выправленный на мое имя.

Дурное предчувствие не оставляло меня с утра, с того самого момента, когда я сделал на стене Схрона очередную зарубку. Вроде бы все шло как обычно. Дети были заняты привычными делами. И сам я занимался тем, что наметил на сегодня. Но что-то внутри меня постоянно не давало покоя и нехорошо отзывалось под сердцем.

После завтрака я привычно навел ревизию запасам съестного, убедился, что их хватит еще, по крайней мере, лет на десять, и составил обеденный рацион. Да, молодцы военные, к вопросам питания они подходили серьезно, хотя вряд ли могли предположить, как сделанные ими запасы будут использованы.

Покончив со съестным, я посадил четверых детей мастерить стрелы, ножи и капканы. Двоих отправил в ежедневный обход нижних уровней, а сам с Диной, Костей и Леночкой отправился к Чертову Мешку.

Там, где Смрадный Туннель делился надвое, левая его ветка шла дальше к Убежищу Крысоловов, а вход в правую долгие годы был забит смятым и искореженным поездом метро. Поезд мы растащили по кускам. Все пошло в дело – на инвентарь, инструменты и оружие. И когда, наконец, вход в правое ответвление открылся, обнаружилось, что в нем провал.

Провал уходил в глубину на многие метры, однажды я спустился по веревке на самое дно и обследовал его. Мешок оказался глухим. В отличие от большинства из сотен ходов, лазов и штолен, разветвляющихся и ответвляющихся в другие ходы, лазы и штольни, Чертов Мешок не вел никуда. Поначалу я планировал использовать его как хранилище, но потом передумал. Мест, пригодных для складов, в подземелье было с излишком, а подобных Чертому Мешку в зоне Кротов больше не было. Я приказал устроить из мешка ловушку, расписав план работ на несколько лет. На сегодняшний день ловушка была готова – мы покрыли провал настилом из досок и канализационных решеток. По настилу можно было безопасно ходить, он легко выдерживал груз десятка ступивших на него человек. Но держался настил на двух вделанных в стену кронштейнах, и оба кронштейна можно было легко сбросить одним поворотом рычага от сконструированного мной поворотного механизма. Ловушка была нашим последним средством на случай облавы и могла, при необходимости, отсечь семью от преследователей.

Мы проверили механизм, убедились, что он должным образом работает, и отправились назад. Пообедали, потом поужинали. Ринат, очередь которого была стоять на часах, спустился по Наклонной Штольне на пост, а остальные улеглись спать.

Я долго не мог заснуть: дурное предчувствие не оставляло меня, и к тому же не давало покоя то, что отношения в семье изменились. Я знал, что нужно время, прежде чем у детей уляжется в головах новая информация. И обдумывал, как придется справляться с ситуацией, когда среди до сих пор любящих друг друга братской и сестринской любовью детей начнут образовываться пары. Наконец, я провалился в сон, и, когда в Схрон примчался Ринат, мне все еще снился город, трамваи и девушки. И не было в моем сне ни Карантина, ни моих обреченных детей, ни нависшей над ними смерти.

Ринат закричал, и я вскочил на ноги, прежде чем осознал, что уже не сплю.

– Облава, – кричал Ринат, – они спускаются. Спускаются во все шахты. Вставайте, быстрее же, вставайте!

Один за другим мы вывалились из Наклонной Штольни в Смрадный Туннель, и я сразу понял, что дело плохо. Карантинов еще не было видно, но с северной и восточной сторон уже стреляли и рвались гранаты. Я понял, что это штурм. Видно, ночью, пока мы спали, солдаты подобрались к лазам и теперь спускались в подземелье со всех сторон.

– Вниз! – заорал я. – Быстро все вниз! Уходим на второй уровень. Не стрелять! Что бы ни произошло, не стрелять.

Мы бросились к ходу, ведущему на второй уровень. Один за другим дети проскальзывали в него, но, когда в Туннеле остались только я и Толик, в дальнем конце появилась размытая фигура. И я рванул затвор винтаря, но не успел, и Карантин с ходу упал на одно колено и дал по нам очередь. Она разорвала, развалила моего сына пополам, ударила меня в бок и бросила на землю. Я заорал от боли и ненависти, перекатился вправо и вскинул винтарь. Я всадил в Карантина пулю, прежде чем тот успел подняться с колен. Он завалился, а я вскочил и тут же упал от скрутившей меня боли. Винтарь вылетел у меня из рук и зазвенел по рельсам. А в следующий момент в туннель швырнули гранату, она взорвалась, и меня отбросило назад ударной волной.

Я мог еще доползти до лаза и нырнуть вниз, к детям. Может быть, нам и удалось бы уйти. Я остался на месте. Я не мог рисковать, что мои дети погибнут, оттого что им придется тащить на себе раненого отца.

– Уходите, – закричал я во всю силу своих легких. – Уходите вниз, на третий уровень и ниже, в канализацию. И не стрелять. Вы поняли, это приказ. Не стрелять!

Я знал, что приказ этот они не выполнят. Знал, но ничего уже поделать не мог. Собрав воедино остатки воли и сил, я поднялся на ноги. Держась за стену, спотыкаясь на каждом шагу и подавляя разрывающую тело боль, я поковылял по Смрадному Туннелю на юг. Я успел добраться до поворота и даже почти свернул за него, когда пуля ударила меня в спину. Я упал головой вперед и пополз. До входа в Чертов Мешок оставалось две сотни метров. Я не знаю, как преодолел эти метры. Стрельба и взрывы гранат доносились теперь со всех сторон. Во мне бесновался сплошной сгусток боли, но это уже не имело значения. Я молил Бога, в которого не верил, чтобы он не дал мне потерять сознание. И Бог, которого нет, смилостивился надо мной: я вполз в вырубленную в стене нишу, обогнул массивный остов поворотного механизма и обеими руками вцепился в рычаг. И когда топот множества ног пронесся мимо меня, выждал пару мгновений и рванул рычаг на себя.