Майкл Гелприн - Миротворец 45‑го калибра (сборник)

– Соберись, кацо, – приказал я себе. – Сейчас не время заниматься самокопанием. Пускай Валет вор, подонок и, возможно, убийца. Но он сейчас в твоей команде. А вернее, ты в его. А раз так – нечего рассуждать. План составлен. Изволь выполнять.

Я поднялся на второй, жилой этаж. Постучал в дверь комнаты, которая досталась спортсменке. Я помнил ее имя – Жанна. В другой ситуации я бы, видимо, приударил за ней. Мне нравятся именно такие девушки. Спортивные, броские и неробкие. Сейчас, впрочем, неробкой ее не назовешь. Нас никого уже так не назовешь, даже меня. Разве что вора. Вот он один, похоже, не боится. Или делает вид.

В общем, я постучал в дверь ее комнаты. Сколько раз потом спрашивал я себя, стал ли это делать, если б знал, чем все обернется.

Боже мой, я отдалась ему через десять минут после того, как он вошел. Не знаю, что на меня нашло. Или нет, знаю: мне было все равно. Абсолютно все равно. Он спросил, может ли чем-нибудь помочь, и я сказала, что нам уже ничего не поможет. Тогда он приложил палец к губам и обвел глазами комнату, задерживая взгляд на вентиляционных отдушинах в потолке. Я поняла, что он намекает на возможность прослушивания. Мне было плевать. Я открыла уже рот, собираясь сказать, куда он может катиться со своей помощью, и вдруг разревелась. Я плакала, а он стоял в дверях и смотрел на меня своими восточными, черными, немного печальными глазами. Я вскочила, бросилась к нему и ударила по лицу. Он даже не отстранился. Я замахнулась, чтобы ударить вторично, и вместо этого вдруг упала ему на грудь. Он обнял меня, крепко, так крепко, что у меня перехватило дыхание. Я подняла голову, и, наверное, с минуту мы смотрели друг другу в глаза. Потом он слегка наклонился и поцеловал меня в губы. Очень нежно, едва касаясь. И я ответила. Он прижал меня еще крепче, я почувствовала его эрекцию. Потом он поднял меня на руки, и я обхватила его за шею. Не помню, раздевал ли он меня, или я это делала сама, а может быть, я раздевала его. Не помню, как мы оказались в постели, а когда он вошел в меня, перестала соображать вообще. Он оказался фантастическим мужчиной, неутомимым и нежным. Не знаю, сколько времени у нас это продолжалось, я изнемогала от наслаждения, я не думала ни о чем, я забыла, кто я и почему здесь, и только одна навязчивая мысль, как дурная затасканная мелодия, билась и билась во мне.

«В последний раз, – пронзал меня этот рефрен. – В последний раз, – кричала, орала и голосила моя истерзанная, измученная сущность, почти вырванная из жизни, когда все во мне так стремилось жить. – В последний раз, – бил мне слева в висок разряд скверной, дурной энергии. – В последний раз», – отзывался отбойный молоток справа.

Когда я пришла в себя, снаружи уже стемнело. Я посмотрела на мужчину рядом с собой и вдруг поняла, что не знаю, как его зовут. Он представился в первый день, когда нас всех привезли сюда, но я забыла, уже через пять минут мне было все равно. Какое-то восточное имя, красивое и мужественное, но вспомнить я не могла. «Постель не повод для знакомства» – мелькнула в голове старая не то шутка, не то идиома. Я посмотрела ему в глаза.

– Тенгиз, – прошептал он, – меня зовут Тенгиз. Я люблю тебя.

Я задохнулась от нежности. «Не говори так», – хотела сказать я и не могла выговорить. Он обнял меня, прижал к себе, и тогда я, наконец, продышалась. И сказала вдруг то, что не собиралась, не хотела, не желала говорить.

– Я люблю тебя, – услышала я свой голос. – Ты не оставишь меня?

– Нет, – сказал он. – Никогда.

И все началось по новой.

– Чтоб вы все сдохли, сволочи. Привезли меня сюда, в этот долбаный дом, в этот долбаный лес. Я покойник, я сдох уже давно, отбросил коньки, протянул сандалии, ласты склеил. Какого хрена мне не дают сдохнуть?

– Дайте же выпить, суки драные, уроды. Хрен с вами, держите меня здесь, бейте, что хотите делайте, но дайте же выпить. Ты, парень, ты же свой, ну что ты на меня уставился, я не могу больше, я хочу сдохнуть, понимаешь, сдохнуть, ты понял, ты, шняга?

А может, у тебя есть, а? Слышь, есть? Все равно что: одеколон, краска, гуталин, есть? Я вижу, что есть, друг, я для тебя все сделаю, все, что хочешь, только дай, дай мне выпить. Прошу, один глоток, всего один глоточек маленький, и все. Душу за тебя продам, удавлюсь, зарежусь. Что хочешь проси. Ну?

– Дерьмо, – сказал он и без размаху ткнул меня кулаком в челюсть. Я упал, в башке зазвонил Царь-Колокол и выстрелила Царь-Пушка. Я хотел подняться, но он нагнулся, схватил меня за грудки и выкинул за дверь. Я рухнул на крыльцо, прокатился по нему, вывалился во двор.

– Ты чего? – Я встал на колени. – Ты чего творишь, сволочь, гнида позорная?

Он вдруг оказался рядом и ударил ногой в живот. Я задохнулся, и меня вырвало. Одновременно я почувствовал, что не выдержал сфинктер. Меня рвало и рвало, а он стоял рядом и ждал. А я все ждал, когда он снова ударит. Но он не стал бить.

– Слушай меня внимательно, чушкарь, – сказал он, когда я, наконец, выблевал все, что во мне было. – Ты, вонючка, с этого дня будешь делать то, что я тебе скажу, а если рыпнешься…

– Не буду, – заорал я ему в лицо. – Пошел на хер, сволочуга!

– Будешь, – сказал он. – Век воли не видать, будешь, мразь, а если не будешь…

Опершись руками на землю, я попытался подняться, но у меня ничего не вышло, сил не было.

– Вот тебе, – я сложил пальцы в кукиш, – выкуси, падла.

Он размахнулся и всадил мне ногой в висок. В башке у меня что-то взорвалось, я опрокинулся на спину и отключился.

– Докладывайте. – Координатор закурил и откинулся на спинку стула.

– Куклы в порядке, – отрапортовал Толстяк, – правда, есть одна проблема.

– Что за проблема?

– Даже не совсем проблема, так, по мелочи. У алкоголика похмелье, могут быть неприятности.

– Так что ты рекомендуешь? Заменить?

– Да нет. Ни к чему вызывать лишние вопросы у остальных. С завтрашнего дня начинается обучение, я захвачу с собой пару бутылок алкоголя.

– К моменту операции он нужен нам трезвый и полностью функциональный.

– Не волнуйтесь, Координатор. Будет в нужной кондиции.

– Вопрос у меня, – сказал Хан. – Не вижу я пользы от теоретической части обучения. Как по мне, только время тратим.

– Это к Толстяку, – переадресовал Координатор. – Сказать по правде, я и сам не вижу.

– Куклы должны относиться к операции не только как к преступлению, но и как к акту социального возмездия, – назидательно поведал Толстяк. – В этом плане они превратятся в наших союзников.

– Союзнички, мля, – усмехнулся Хан, – в гробу я видал таких союзников.

– Там и увидишь, – пообещал Координатор. – В любом случае – не обсуждается. Приказ Хозяина. Если больше вопросов нет, приступайте к обучению.