Майкл Гелприн - Миротворец 45‑го калибра (сборник)

Если бы я умел плакать, то, наверное, заревел бы. Нет, я не боялся. Но мне очень не хотелось умирать. Хотя я и осознавал, что мое дальнейшее существование нерентабельно. Так я им и сказал и добавил, что раз так, то я, если возможно, предпочел бы перестать функционировать поскорее.

– Эмоциональный блок можно будет изъять и вмонтировать в новую модель, – объяснил я. – А если это все затянется, боюсь, что он пострадает. Я уже сейчас чувствую себя не очень хорошо.

– Ладно, Пит, – сутулый подошел и хлопнул меня по тыловой панели, там, где проходил обрез игрового монитора. – Ты славный, тык-скыть, парень, я сожалею, что так с тобой получилось. Посиди здесь пока, Пит. Пошли, Вадим Иваныч.

Долго ждать не пришлось. Не прошло и получаса, как за мной явился высокий, с меня ростом, черноволосый индивид в оранжевом жилете, таком же, как у тех, которые меня забирали в счет оставшейся половины.

– Пойдем, – кивнул он на дверь. – Не волнуйся, это недолго.

Мне было трудно не волноваться, но я сказал, что постараюсь, тем более что сам черноволосый явно нервничал не меньше меня.

– Вы тоже не волнуйтесь, – попытался я его успокоить. – Я не чувствую боли. Вам надо будет попросту отключить аккумуляторы – после этого я вообще перестану чувствовать, и вам будет легко со мной.

– А ты что, видишь, что я волнуюсь? – спросил черноволосый.

– Я не вижу. Но у меня есть устройство, улавливающее исходящие от вас биотоки. И программа, которая их преобразовывает. Она, правда, настроена на детские эмоции, но распознать, когда человек нервничает, я могу независимо от возраста. И когда ему плохо – тоже.

Черноволосый внезапно остановился в дверях.

– Слушай, Пит, – сказал он, – ты прости, я никак не привыкну, что ты не… Ну ты понимаешь.

Я сказал, что понимаю. Привыкнуть к тому, что говорящее и кое-как мыслящее существо может быть неживым, некоторым людям нелегко. Хотя, с учетом рода занятий, для данного индивида это довольно-таки удивительно.

– Я в компании недавно, – объяснил он, – сказать по правде, всего несколько дней, до этого работал кем придется. Меня, кстати, Олегом зовут. И я тут подумал, Пит… – Он замялся.

– Вы можете смело поделиться со мной, – подбодрил я Олега. – Возможно, я помогу вам советом, у меня сохранилась поведенческая база данных, в ней есть рекомендации на многие случаи жизни.

– Я подумал, Пит… – Олег вновь замялся, а затем выпалил: – Давай я тебя заберу?

– Как заберете? – не понял я. – Куда?

– К себе. У меня сын, ему скоро тринадцать. А мамки нет, понимаешь, она нас бросила. Давно. Парень совсем от рук отбился. Я на работе, присматривать некому. Носит из школы двойки, хулиганит на уроках, дерется. Пит, прошу тебя. Я составлю акт утилизации, аккумуляторы завтра куплю на барахолке и сдам. С блоками хуже, но тоже что-нибудь придумаю. А, Пит? А ты, если что, будешь говорить, что я тебя приобрел.

– Я не смогу, – сказал я. – Моя программа не позволяет искажать истину. Мне очень жаль, Олег.

– Тебе не придется искажать. Ты будешь жить у нас дома. Никто и не узнает. А если и узнает, я тебя не отдам.

– Я устарел, Олег, – сказал я. – Вам следует приобрести для мальчика последнюю модель, а не такое старье.

– У меня не хватит денег на последнюю модель, даже если буду работать в четыре смены. Пит, дружище, выручай меня! Скажи, прошу тебя, скажи, что согласен.

Он внезапно протянул мне руку. Если бы я умел плакать, я бы… Я пожал ему руку правым манипулятором и сказал, что согласен.

– Вот, знакомьтесь, – представил меня Олег тощему, скуластому и вихрастому мальчугану. – Это Пит. А это Петька, вы почти что тезки. Пит будет жить у нас. То есть не жить, а это…

– Находиться, – подсказал я. – Здравствуй, Петя.

Мальчуган, раскрыв от удивления рот, поднялся. Несмело подошел ко мне, дотронулся до фасада, отдернул руку. Замер, глядя на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами.

– Ну, вы тут без меня… – пробормотал Олег, потоптался на месте и двинулся к выходу из крошечной, захламленной комнатушки, почти каморки. – Пит отличный парень, – остановился он на пороге. – Он будет помогать тебе делать уроки. Играть с тобой, дружить и вообще. Ты только не говори никому, что он у нас есть, ладно, сынок? Так надо.

Олег исчез, а мы с Петькой так и остались стоять, изучая друг друга.

– Ты можешь показывать фильмы? – наконец, спросил он. – Любые, которые я захочу?

– Могу. Только не любые. Моя фильмотека несколько устарела. Какие фильмы ты любишь?

– Про ниндзя. И про гангстеров. У тебя есть?

– Про ниндзя есть двести четырнадцать фильмов. – Я сверился с каталогом фильмотеки. – Про гангстеров девятьсот двенадцать.

– И ты мне их покажешь? Прямо сейчас?

– Покажу. Но не сейчас, а после того, как мы с тобой разберем этот… – Я обвел манипулятором комнату.

– Бардак?

– Беспорядок, – поправил я, послав запрос в словарь эвфемизмов и ознакомившись с ответом.

– После этого мы будем смотреть фильм?

– Да, – сказал я. – Даже, если хочешь, два.

На следующий день я приготовил свиной гуляш. Я не очень хорошо готовлю, да и ингредиентов оказалось недостаточно, но Петька сказал, что гуляш – объедение, и мы с ним уселись за уроки. С грехом пополам одолели математику, основательно застряли на физике и, наконец, перешли к литературе.

– Полная мура, – авторитетно заявил Петька. – Вот ты, Пит, много читал?

– Я вообще ничего не читал, – признался я. – Читала встроенная в меня программа. Насте, девочке, которая у меня была. До тебя.

– И что, ей нравилось?

– Конечно. Я подбирал очень хорошие книги. И декламаторы в моей библиотеке отличные. Настя любила слушать.

– У нас тоже есть одна, – шмыгнул носом Петька, – Настя… В параллельном классе учится. Дура и задавака. Тоже любит читать, вся такая начитанная. Ходит по школе зареванная уже второй день, а кто спросит, что стряслось, на того зыркает, как эта, из фильма, что вчера был, гангстерша.

– Ты в какой школе учишься? – быстро спросил я.

– В четыреста второй, а что?

– В седьмом «Б» классе?

– Точно. Откуда ты знаешь?

– Так это, значит, ты и есть «абсолютное, патологическое мудло»?

– Я и есть, – гордо признался Петька. – Еще говнистое.

Ехать на лето в лагерь Петька категорически отказался. Олег поначалу спорил и убеждал, да и я старался, но в результате мы оба сдались в обмен на обещание подтянуть хвосты по математике и, наконец, помириться с литературой.

С литературой помирил «Крестный отец» Марио Пьюзо, а «Богач, бедняк» Ирвина Шоу и «Саквояжники» Гарольда Роббинса мир закрепили и упрочили. От заморских бандитов плавно перешли к отечественным. От них – к беллетристике и фантастике. Месяц ушел на Дюма, Хаггарда, Жаколио, Желязны и Стругацких, следующий заняли Хемингуэй, Алексей Толстой, Ремарк и Василь Быков, так что к августу, когда взялись за Бальзака, Гюго и Достоевского, Петька заявил, что читать с экрана гораздо быстрее и удобнее, чем слушать.