Вашингтон Ирвинг - Назад в будущее. Истории о путешествиях во времени (сборник)

«Ах, шут побери! – осенило пана Броучека. – Они едят просто руками, как дикие! А это, по-видимому, кухонная вилка, если надо разрезать на порции целый оковалок жареного… За столом же у них вместо вилок две пятерни!.. Это несколько многовато. Хотя… впрочем… особенно когда ешь курицу, пожалуй, даже практичнее, чем мучиться с вилкой и ножом, которые в обществе чопорных господ при нынешней извращенной моде не знаешь, как и в руки взять».

Отложив в сторону неудобную вилку, он последовал примеру хозяина и заметил, что образцово зажаренный цыпленок гуситской эпохи имеет такой же отменный вкус, как в наши дни, хотя и управлялись с ним без вилки.

В этот миг со скрипом приоткрылась дверь и в светлицу через щель протянулись две худые желтые руки, держащие большой кувшин. Поставив его на пол, руки тотчас же исчезли.

– Ты видишь, какого страху нагнал ты на нашу Кедруту! – воскликнул Домшик, и все рассмеялись вместе с ним. – Нам приходится самим себе прислуживать.

«Глупая бабка!» – обругал ее про себя пан Броучек.

Хозяин дома налил пива в два кубка и сказал, обращаясь к гостю:

– Во имя божие, за твое здоровье, милый Матей!

Пан Броучек чокнулся с ним, но сразу пить не стал. Это был ответственнейший момент! Еще недавно он был счастлив услышать, что средневековые чехи умеют варить пиво. Но оставался принципиальный вопрос: какое? Может, это допотопная мутная патока. Поэтому он приступил к делу с основательностью, отвечающей важности момента. По привычке он сначала обтер край кубка, погладил его и поднял посмотреть на свет, но поскольку кубок был непрозрачный, он опять поставил его на стол, очертил его дном круг и только тогда поднял и пригубил; он пил, прищурив глаза, неторопливо, с выражением серьезной сосредоточенности и напряженного внимания; отхлебнув немного, он сделал маленькую передышку, во время которой слегка отвел кубок от губ и совсем закрыл глаза, сохраняя на неподвижном лице загадочно-глубокомысленную мину сфинкса; так сидел он несколько мгновений, после чего последовала вторая серия глотков – и тут глаза его приоткрылись и на лице заиграла многообещающая улыбка; он в третий раз поспешно поднес кубок к губам и пил, пил без передыху, поднимая его вместе с головой все выше и выше, пока кубок не оказался перевернутым вверх дном, а голова до отказа закинута назад; он закатил очи будто в божественном экстазе, так что зрителям виднелись одни белки. Наконец он шумно поставил пустую чашу на стол, погладил брюшко, пошевелил во рту языком, почмокал губами и, устремив на Янека от Колокола восторженный взгляд, выразил свои чувства протяжным «а‑а‑а‑а‑а‑х!».

– Вот это пиво! Хвала и честь! Ваш адский пивовар и вправду варит чертовски смачный напиток! – И он опять причмокнул языком и губами.

Остальные с улыбкой наблюдали за его сложным питейным ритуалом, и Янек произнес уже шутливым тоном:

– Я рад, что тебе понравилось. Но, послушай, из тебя получился бы заправский мундшенк.

– Мундшенк? А что это такое? – спросил Броучек.

– Должность такая: пробовать вино.

– Вот это синекура! Но ты, конечно, шутишь?

– Отнюдь. Один из моих дядьев – мундшенк, тем и кормится, и не худо. Мы в шутку говорим, что знак своего ремесла он носит на лице: ты бы это понял, увидев, какого цвета у него щеки и нос. Но для этого искусства нужен язык чувствительный и опыт большой.

– А мундшенки по пиву тоже у вас есть?

– Нет, пиво не такая редкость и сортов его не так много; в нем все понимают.

Пан Броучек не сказал ни слова, но про себя решил, что Янек весьма ошибается. Настроение его сейчас можно было бы назвать почти превосходным. В ушах у него все время звучал припев песенки: «Там, где варят пиво, там живут счастливо», – и ему подумалось, что он не стал бы особенно отчаиваться, если бы ему было суждено прочно засесть в этом пятнадцатом столетье. Правда, ему пришлось бы привыкнуть ко многим неудобствам, особенно это восстание против Сигизмунда чертовски неприятная штука; но каждой войне приходит конец, а в мирное время тут жизнь, пожалуй, отнюдь не плоха. Пиво великолепное, кухня отменная, цыпленок за полгроша – он будет жить тут как прелат. Особенно если от него не ускользнет клад короля Вацлава! Но даже и без клада прожить можно – ведь дешевизна просто сказочная. Например, можно завести «мундшенкирню» пива: он бы показал этим старым чехам, что пиво пиву рознь, и какой чувствительности может достичь в этом направлении натренированный язык. В худшем случае можно заняться дегустацией вин. В винах он, правда, не очень разбирается, да и возраст не тот; но, может быть, еще не все потеряно, и, если поупражняться как следует, через полгодика он и тут достигнет необходимого мастерства. Он будет заниматься своим ремеслом поистине со вкусом, и может статься, что через годик-другой заработает себе на домишко или возьмет какой-нибудь дом за неве…

Тут пан Броучек резко прервал ход своих размышлений. Это было невероятно: хотя бы мысленно предположить возможность женитьбы. Он, правда, отогнал лукавого прочь, но взгляд его все еще искал дочку Домшика, про которую пан Броучек совсем позабыл, занятый более важными интересами своего желудка и горла. А Кунгута как раз внесла большое блюдо с лососиной и, ставя его на стол, приветливо промолвила:

– Бери, милый гость, а если хочешь макало, то вот тебе макальник.

– Макало? А что, это что-нибудь хорошее? – осведомился гость.

– Мы еще говорим – подлива.

– А, соус! Значит, как вы говорите – макало? Это надо запомнить. Я любитель макал.

– Ты, наверное, блуждая по свету, выучил много разных языков?

– Честно говоря, не очень. У меня к языкам таланту нет. Но по-немецки худо-бедно умею, слава богу!

– Почему ты говоришь «слава богу»?

– Ну, человек вообще должен благодарить бога за каждый иностранный язык, которым владеет, а за немецкий в особенности. Ведь без него нам и шагу шагнуть нельзя.

– Да что ты опять такое говоришь? – вступил в разговор Домшик. – Без немецкого шагу ступить нельзя? Кому нельзя, где? В нем не нуждается ни крестьянин в чешской деревне, ни рыцарь в своей крепостце, ни граф в своем замке среди своих людей, ни городской житель, будь то ремесленник либо купец – разве что поедет по торговым делам в немецкие земли, а много ли таких?

«Опять он про свою политику! – рассердился Броучек, только было собравшийся с величайшим пиететом отдаться изысканному наслаждению прекрасно приготовленной лососиной. – Как будто нельзя поговорить о погоде, о пище и питье, о квартире и прочих разумных предметах!»

– Так почему же ты говоришь, что тебе нужен немецкий язык? – все возмущался Янек от Колокола. – Может, в Мейсене, или в Австрии, или где там еще жил ты среди немцев, но не у нас!