Роджер Желязны - Этот бессмертный

Пошатываясь, я направился туда, откуда пришел. Ботинки хлюпали, одежда была мокрее воды.

Не помню, где и когда я заснул.

Вероятно, из всех свойств и способностей человека именно сон в наибольшей степени помогает ему сохранить здравый рассудок. Сон — это скобки, в которые заключается каждый день. Если вы сегодня сделали что-то глупое, что-то неприятное, то стоит кому-то напомнить вам об этом, вы начинаете злиться. Это сегодня. Но если это произошло вчера, то вы, вполне возможно, только кивнете или усмехнетесь, вот и все. Через нематериальность сна вы уже перебрались на другой остров Времени. Как можно это сделать во сне и что можно вспомнить за один раз? Многое — так кажется лишь на первый взгляд. На самом деле — лишь небольшую часть того, что спрятано в закромах вашего мозга. И чем дальше, тем запас ваш обширнее. Поэтому стоит мне проснуться, как на помощь приходит множество вещей, и они помогают удалить боль о каком-то отдельном воспоминании. Может показаться, что это черствость. Это не так. Это вовсе не означает, что я живу, не болея за все, что прошло, не жалея и не чувствуя своей вины. Просто за века у меня выработался мозговой рефлекс. После всякого эмоционального потрясения я сплю. Проснувшись, чувствую, как заполняют меня мысли о вчерашнем дне. Немного погодя стервятник-память сужает круги, опускаясь ниже и ниже к причине боли. И стервятник расчленяет ее, пожирает, и прошлое стоит рядом, как свидетель. Кажется, это называется взглядом со стороны. Многие люди умирали на моих глазах разными способами. Равнодушным я никогда не оставался. Но сон дает памяти возможность завести двигатель, и на следующий день моя голова снова полностью моя. Потому что, кроме смерти, есть еще и жизнь, и многие цвета радости, печали, любви, ненависти, умиротворения, удовольствия.

Ее я нашел однажды утром в горах, в дальних горах, и губы ее уже стали синими, а пальцы она едва не отморозила. Одета она была в одно лишь полосатое трико и лежала, свернувшись в клубок, у маленького кустика. Я завернул ее в куртку и оставил на той же скале все мешки с образцами и инструментами и даже не вернулся за ними потом. Она бредила, и, кажется, я расслышал имя «Ноэль», произнесенное ею несколько раз, пока я тащил ее к машине. На теле ее было несколько серьезных ушибов и много мелких порезов, ссадин и синяков. Я отвез ее в больницу, где ей помогли и оставили на ночь. На следующий день я пришел ее навестить и узнал, что она отказалась назвать себя. Она не могла также заплатить за лечение. Поэтому я уплатил по счету и поинтересовался, что она думает делать дальше. Этого она тоже не знала. Я предложил ей остановиться в коттедже, который снимал, и она согласилась. Всю первую неделю у меня было такое впечатление, будто в доме поселилось привидение. Она постоянно хранила молчание, если только ее о чем-нибудь не спрашивали. Она готовила для меня еду, убирала в доме, а все остальное время проводила, запершись в своей комнате. Во вторую неделю она услышала, как я играю на мандолине — я первый раз за многие годы взял в руки инструмент, — и она вышла из своей комнаты и присела напротив меня в гостиной и стала слушать. Поэтому я продолжал играть еще целый час, и впервые за все это время она проявила какую-то реакцию. Когда я опустил мандолину, она спросила, можно ли ей поиграть. Я не возражал. Она подошла ко мне, взяла инструмент, склонилась над ним и начала играть. Конечно, она была далеко не виртуоз, впрочем, как и я сам. Я послушал ее игру, потом принес ей кофе и пожелал спокойной ночи. На следующий день это был уже другой человек. Она причесала и слегка подрезала свои темные волосы. И припухлость под ее глазами тоже уменьшилась. За завтраком мы разговаривали с ней о чем угодно: о погоде, последних новостях, о моей работе с минералами, о музыке, об антиквариате и даже об экзотических раках и тропических рыбках. Обо всем, кроме нее самой. После этого мы начали ходить вместе — в ресторан, театр, на пляж — куда угодно, только не в горы. Так прошло четыре месяца. Я вдруг понял, что, может быть, полюбил ее. Я ничего ей не сказал, но она не могла не заметить моих чувств. Но, проклятье, я ничего о ней не знал и испытывал неловкость. Может, у нее где-то муж и шестеро детей. Она попросила пойти с ней на танцы. Мы пошли и танцевали на террасе под звездами до самого закрытия, до четырех утра. Когда я проснулся около полудня, ее уже не было. На столе в кухне лежала записка. В ней говорилось:

«Спасибо. Пожалуйста, не ищите меня. Я должна вернуться. Я вас люблю».

Подписи, конечно, не было. Вот и все, что я знаю об этой девушке без имени.

А когда мне было лет пятнадцать, то под деревом я нашел птенца. Я косил траву во дворе и обнаружил птенца, у него были сломаны ножки. По крайней мере, мне так показалось, потому что они торчали в разные стороны под странным углом. Когда птенец заметил меня, он отвел голову назад и раскрыл клюв. Я наклонился и увидел, что его всего покрывали муравьи, поэтому я поднял его и отряхнул. Затем я стал искать место, куда его положить, и решил, что корзина со свежескошенной травой вполне подойдет. Корзину я поставил на летний столик в нашем патио, под кленами. Я попытался пипеткой влить ему несколько капель молока в клюв, но он едва не захлебнулся. Я снова принялся за работу. Попозже я вернулся посмотреть на птенца и рядом с ним заметил на траве пять или шесть больших черных жуков. Я с отвращением выкинул их. На следующее утро, когда я вернулся с молоком и пипеткой, то обнаружил в корзине новых жуков. Я вновь навел порядок. Некоторое время спустя я увидел, как на края корзины опустилась большая черная птица. Она прыгнула в корзину и мгновение спустя улетела. Я продолжал наблюдение за ней: за полчаса она прилетела еще три раза. Потом я заглянул в корзину и нашел там жуков. Я понял, что птица ловила жуков и приносила их, пытаясь покормить птенца. Есть он не мог, поэтому она просто оставляла их в корзине. В ту ночь птенца обнаружил кот. И на следующий день, когда я пришел к корзине, в ней осталось всего несколько перьев и капель крови среди больших черных жуков.

А где-то в пространстве есть «славное местечко»: вокруг красного солнца кружит кольцо астероидов. Несколько веков назад мы обнаружили здесь разумную расу членистоногих, которые называли себя «виллизами». Контакта с ними установить не могли. Они отказывались от предложений дружбы и сотрудничества со всякой разумной расой. Кроме того, они умертвили наших посланников и в расчлененном виде возвратили их нам. Во время первой встречи с виллизами они еще пользовались межпланетными кораблями. А немного спустя уже совершали межзвездные перелеты. Но куда бы они ни отправлялись, они убивали и грабили все живое. Очевидно, они не представляли размеров межгалактического сообщества того времени, а возможно, это их не волновало. Они, видимо, предположили, что на достижение взаимной договоренности и объявление войны у нас уйдет уйма времени. Собственно, межзвездная война — очень редкое явление. Пейанцы — почти единственная раса, которая имеет о ней представление. Итак, наше нападение не удалось, остатки объединенного флота были отосланы, и мы начали обстреливать их планету издалека. Но технологически виллизы оказались куда развитее, чем мы думали. У них имелась совершенная антиракетная защита. Поэтому мы вновь отступили и попытались блокировать их и, таким образом, примирились с их существованием. Но своих набегов они не прекращали. Тогда были призваны Имяносящие и три мироформиста: Сангринг из Кралдеи, Карфтинг из Мордеи и я; выбраны, дабы использовать наши силы и знания. И вот в системе виллизов, за пределами орбиты их планеты, мы начали формировать планетоид из астероидов. Скала за скалой, осколок за осколком, планетоид рос и рос, и постепенно орбита его менялась… Мы с нашими машинами расположились за орбитой самой дальней планеты, управляя ростом нового мира и его спиральным путем. Когда виллизы поняли, что происходит, они попытались уничтожить планетоид, но было уже поздно. Пощады виллизы не просили, и никто из них не попытался бежать. Они ждали возмездия, и этот день настал. Орбиты двух планет пересеклись, и теперь в этом месте лишь кольцо каменных осколков кружит вокруг красного солнца. Неделю после этого я пил беспробудно… А однажды я погибал в пустыне: моя машина разбилась, и я попытался дойти до поселения. Я шел четыре дня, и тело мое превратилось в наждачную бумагу, а ноги, казалось, отделены были от меня миллионом миль. Я потерял сознание. Не знаю, как долго я пролежал. Вероятно, целый день. Затем, как мне тогда показалось, в кошмаре мук жажды ко мне подошло некое существо и нагнулось надо мной. Оно было пурпурного цвета, с брыжжами вокруг шеи и тремя роговыми выступами на ящероподобном лице, около четырех футов длины и покрыто чешуей. Сзади имелся короткий хвост, а на каждом пальце был коготь. Глаза его были темные, овальные, с мигательными мембранами. С собой существо несло длинную тростинку и маленький мешок. Я до сих пор не знаю, что или кто это был. Несколько секунд существо рассматривало меня, потом отбежало в сторону. Я перевернулся на бок и наблюдал за ним. Оно воткнуло тростинку в землю и обхватило ее второй конец ртом. Постепенно щеки животного стали раздуваться, как резиновые пузыри. Затем, оставив тростинку воткнутой, оно подбежало ко мне и коснулось моего рта передней лапой. Я машинально открыл рот. Наклонившись так, чтобы не потерять ни капли влаги, оно буквально впрыснуло горячую грязную воду из своего рта в мой. Это повторялось шесть раз. Потом я снова потерял сознание. Когда я пришел в себя, был вечер и это существо опять принесло мне воды. Утром я уже мог сам подойти к тростинке, присесть и вытянуть порцию влаги. Существо медленно просыпалось, вялое в утреннем холоде. Когда оно подошло ко мне, я вытащил свой хроно, охотничий нож и все деньги, какие нашлись в кармане, и положил все это перед ним. Оно посмотрело на вещи. Я подтолкнул их поближе и показал на мешочек, который оно несло с собой. Существо отодвинуло вещи назад и защелкало языком.