Алексей Павловский - Опыты

Хорошо хоть Колюня позвонил, а то бы я себе такими мыслями весь вечер загадил. Зайти Колюня хотел, но мне неудержимо захотелось на воздух, да и картошки в доме не было, так что я забил ему стрелку у «броненосца» и стал тягуче собираться. «Броненосец»- это двухэтажное здание у метро, совершенно военно-морской архитектуры, только что орудия главного калибра на перекрёсток не смотрят, и с неподобающей надписью «Цветы» на бронированном фасаде рубки. Внутри же, как ни странно, действительно цветы. И где-то там через полчаса должен был ждать меня Колюня.

Грацией я сам себе напоминал Франкенштейна, так что готов был как раз через эти самые полчаса, и теперь двигался в направлении метрополитена, нехорошо злорадствуя, что вот, мол, ни в чём не повинный Колюня четверть часа лишних стоит там и мёрзнет.

На фоне злорадства всплыл вдруг тягуче стыдное воспоминание, как Ваня Тореев в последнюю нашу встречу сочувственно смотрел на меня — видимо, слишком худого — и невзначай выспрашивал мой размер джинсов, свои старые отдать хотел, а под конец тихонько положил мне в сумку немножко творогу и кусочек колбасы. Да. Позор на мою лысую голову. Это фразеологизм такой, на деле же шерсти на голове ещё изрядно, только вот ума это ей не прибавляет. Всё, надо остепениться и искать работу.

Под эту мажорную мысль я и вышел к «броненосцу». За стёклами витрин пышно клубились безвкусные цветочные джунгли, по эту сторону стекла с ними трагически диссонировал Колюня, отсыревший и околевающий от холода, но бодрящийся — как голубая ель у Мавзолея. «Цветы»- глумливо значилось над ним. Натюрморт.

— Сволочь ты, Лёха! — поделился он радостной новостью. С его длинного хайра и рюкзака стекали редкие капельки воды — он ещё и под дождём стоял.

— Колюня, я опоздал! — столь же радостно известил его я, на случай, если он вдруг сам не заметил.

— На, — он вынул из тьмы полбутылки «Клинского Тёмного», — всё выпил, пока тебя ждал.

Я с наслаждением отхлебнул тёплого крепкого пива и, закрыв глаза, простил миру, — так уж и быть! — три-четыре прежних обиды.

— Сейчас мы, господин Харитонович, на рынок сходим, — сказал я, — надо курева да картошки купить, а потом ко мне, Руст, наверное, уже там будет.

Не думаю, чтобы Колюня так уж сильно всему этому обрадовался, но последовал за мной без бурчания и рассуждений. Мы перешли дорогу и спустились в подземный переход.

Там, в относительном тепле у табачного киоска, я неизвестно зачем долго глядел на витрину, на которой меня мог интересовать только «Беломор». Наверное, отогревался. С мокрого Колюни быстро накапала лужица. В переходе витал глухой шум, ропот массы проходящих туда и сюда людей. Господи, и ведь почти все непонимающие! Идёт и не понимает. Уж не знаю, что он там не понимает, но идёт и даже не задумывается. Видно.

— Лёх, давай быстрей! — Возмутился, наконец, Колюня. Я спохватился и, поспешно купив «Беломор», зашагал по переходу на рынок. На ходу я вынул папиросу и, обмяв мундштук на аккуратный прямоугольничек, закурил. Солоноватый дым бодрил, хотя и говорят, что курить натощак — только нервы портить. Один нехороший знакомый сказал мне как-то, что обминать беломорину в прямоугольник — снобизм. Я, конечно же, возгноился, но про себя отметил, что полностью согласен. Сноб, Sine Nobilis, лишённые достоинства, городская чернь. Если бы этот термин придумали русские, то определение ему было бы: «Лишённые достоинства, а туда же — выпендряются!» Да, замысловато обминать мундштук беломорины — выпендрёж. Как и прикуривать её от Зиппы. Но уж вот уж так уж сложилось! Извините, традиция!

Мы вынырнули на поверхность в эпицентре нашей огромной оптовки и двинулись к её овощной окраине. Последние покупатели бродили между смутно электрифицированными рядами в поисках не вполне ещё синих кур и селёдки подешевле. Но лишь у овощных лотков я в полной мере осознал свой просчёт. Дело в том, что в наших широтах по ночам обычно темно, а электричества в овощных рядах нет.

На открывшемся нам обширном пространстве смутными громадами высились грузовики, тени с мешками перебегали от одного к другому и о чём-то тихо гортанно договаривались, блистая глазами. Мне это напомнило некий заговор. Заговор Фиеско в Генуе. Тут же сноровисто курсировали какие-то бабушки, явно оснащенные ночным видением, и бодренько торговались с последними продавцами. Я тоже не терял надежды и рысью бегал от лотка к лотку, но тщетно. Темно было.

— Лёх, ты что-нибудь видишь? — Нарисовался во тьме Колюня. — Я — нет. Я, наконец, понял, что такое рынок. Это место, где продают маленькие круглые серые предметики. Желательно ночью.

— Да. Пардон, обздался. Ничего не видно. Типа как «махнёмся не глядя». Ну ладно, проживём мы без этой картошки, может, Руст чего поесть купит.

И мы двинулись к выходу, к дальнему, так как прошли рынок почти насквозь. У ворот стояли «Жигули»-шестёрка, из приоткрытой форточки таинственно доносилась восточная музыка, некие приглушённые голоса, огонёк сигаретный там прыгал. Мне показалось, уж не знаю, почему, что в машине сидит человек одиннадцать. Представилось, как там внутри дастархан ковром застелен и кальян дымится…

Но тут мы вышли с рынка и повернули вдоль его ограды обратно к дому. На автобусной остановке мент хлопал по карманам прилично одетого дядю и дудел грубым голосом, дядя ответно дудел голосом вежливым. Наконец, мент отчётливо гуднул уже где то позади: «Пройдёмте!» И повёл несчастного дядьку к машине.

В ту же секунду вдали показался бешено несущийся навстречу нам человек, и через несколько мгновений, размахивая руками, пролетел мимо. Вблизи было видно, что на самом деле он настолько пьян, что просто остановиться не может, и сколько он уже так бегает — тайна велика есть. Бежал он наклонившись вперёд под острым углом, и метров через десять, споткнувшись, с размаху упал ничком в лужу, как раз за спиной мента, сажавшего задержанного интеллигента в машину. Страж закона лениво обернулся, глянул на недвижное тело, обошёл своё авто и сел за руль. Тело не двигалось. Мы с Колюней неуместно и глумливо расхохотались. Мент одарил нас тяжёлым взглядом и уехал.

— Отчаянно мужик бежал. Просто-таки всё отринув. — Констатировал Колюня.

— Да, есть такой момент. — Согласился я, и мы зашагали далее. У подземного перехода о чём-то тихо спорили три яростно жестикулирующих грузина. И едва мы миновали эту троицу, как за спинами у нас раздался такой отчаянный вопль, что мы обернулись похолодевшие, ожидая худшего: двое грузин, вцепившись друг в дружку, с боевыми выкриками носились по пятачку перед переходом, нанося удары всеми частями тела. Третий же опасливо выглядывал из-за киоска. Всё вокруг как-то невзначай опустело, лишь мы с Колюней остались нагло глазеть на неистовое побоище. Впрочем, уже через полминуты бойцы утомились, и жизнь снова вошла в привычное русло. Грузин из-за киоска присоединился к беседующим товарищам, и все трое многозначительно поглядели в нашу сторону, так что мы мгновенно приняли прогуливающийся вид и поспешно угуляли прочь.