Ринат Мусин - Любви все роботы покорны (сборник)

Лес вроде как спал, а в то же время и нет. Где-то гукало, шуршало, потрескивало. Звуки хоть и обычные, да не сегодня. Нынче Тарху даже это казалось пугающим и жутким. Такое дело задумал, самому непонятно, как решился.

Дойдя до поваленного дуба, парень полез за пазуху и вытащил кусок свежего хлеба и пару вареных яиц. Положил на нехитрую лавочку у корня и пробормотал:

– Вот, дядька Блуд, прими домашненького, да не трогай меня сегодня. Мы не ссорились с тобой, я всегда с почтением в твой лес хожу. А я потом еще тебе молочка принесу, парного.

Постоял, прислушался. «Принял вроде», – подумалось. Неужто так затихло бы, если не понравилось?

Скоро тропинка повернула направо, к суховалу, откуда дрова берут. Туда пройти можно и краем леса, но вроде как для привыкания тут идти самое то. Да и не к поваленным деревам теперь надо, а наоборот – налево. К русалочьему озеру.

«Только не показывайся на глаза ей. Это самое главное, – вспомнились слова Стречки, Ратея сотоварища первого. – Если приметит тебя, то позовет. А ты и не сможешь противиться, сила в голосе у нее. А она тебя на дно утащит и ракам скормит. Понял?»

Как тут не понять? На всякий случай Тарх даже полыни набрал: если кругом положить, самому внутрь встать, ни одна нечисть не заметит. Не любит она полынь потому – не видит сквозь нее.

Тарх отыскал в темноте приметное дерево: вяз с тройным стволом, свернул с тропки и прямо по крапиве пошел дальше, лишь руки повыше поднял. Путь он помнил не очень хорошо, но помнил. Ратей и показал его прошлым летом. Тогда их тут почти десяток был, днем, а теперь вон как. Ничего, если один смог, то и другому тоже попытать удачу стоит. Осторожно надо и тихо. А страшно… что страшно. Порой и мимо овинов в баню идти боязно, так ведь ходят!

Сколько всего прошло ночи, Тарх не сказал бы: время вроде и тянулось, а вроде и бежало. Он, крадучись, прошел мимо Тёрских столбов: давным-давно Старый Тёр с братьями поставил, когда со степи приходили набегами. Тогда и леса поменьше было, аккурат до этих столбов вроде. А за них степняки заступать боялись – разок сунулись за сбежавшими из веси, так даже следов не осталось.

Парень рядом со столбами почувствовал себя уверенней: для защиты ставили, и его прикроют. Он, как-никак, родственник Тёру, как и большиство в Бочагах.

Совсем еще чуток пути по темноте, а затем… Шагнул Тарх, обходя густые колючие кусты, да сразу назад отшатнулся.

Деревья черные, почти без листьев, ветви кривые темнее неба вверх тянут. Луна-то яркая, да под кустами и за деревами беспросветно до жути. Обступили великаны поляну неширокую, а посередине блестит-переливается мелкой рябью озеро. Будто серебряное, начищенное. Тишина вокруг – словно в сказке: ни трава не шелохнется, ни муравей не проползет.

Хотя нет! Голос, тихий, тонкий. Девчоночий. Поет вроде как, ни грустно, ни весело, просто поет.

Тарх присел за куст, зашарил глазами. Вон!

«Стой! Куда!»

Одернул сам себя, осторожно прополз чуть вперед, спрятался за сухим стволом могучего ясеня, неведомо каким образом выросшего тут, в глухой чащобе. Торопливо вытащил из-за пазухи пучки горько пахнущей травы, принялся раскладывать вокруг себя. Пока делал заботу, уши жадно ловили каждый звук, каждое слово. Тихо поет, еле-еле слышно, да и непонятно, о чем вообще. Зато красиво, даже нутро екает, и по спине мураши пробегают.

Сердце стучало все сильней и сильней, только теперь уже не от страха, того словно бы и не было никогда. Скорее-скорее, торопился Тарх. Он дошел, несмотря на страхи, теперь время увидеть – за чем он так стремился, для чего пошел один этой ночью в самую темную и жуткую часть леса.

Обложился полынью, тихо и глубоко вздохнул, успокаивая торопящееся сердце, а затем выглянул осторожно.

Девчонка сидела на большом камне, вынырнувшем некогда из воды да и вросшем в берег. Сидела совсем рядом, распустив по плечам темные волосы, плела из неведомых растений венок и тихонько пела, как обычные девчонки.

«И это – русалка?», – недоуменно спросил себя Тарх. Эта малявка одних с ним лет – та самая расписная красавица Беляна, про которую столько ходит слухов и недоговорок? Самая пригожая на весь мир? Из-за которой сходили с ума видные парни и молодцы? Русалка? Даже хвоста нет!

Девчонка допела песню, отложила венок на серую спину камня и потянулась. До этого мига сидела вполоборота, на воду смотрела, а тут почти повернулась лицом к лесу. Луна мягким светом мазнула ее фигурку, выявляя прежде невидимое. Густые волосы от движения головы переместились за спину…

…Тарх замер, невольно завороженный…

Одежды на русалке не было вовсе. Никакой. Глаза парня соскользнули с волос и белого лица, пробежались по тонкой шее, забежали в чуть темнеющую, бесстыдно оголенную подмышку, спустились чуть ниже… И замерли, наткнувшись на острую девчоночью грудь, с небольшими окружиями сосков.

Прежде Тарх ничего такого красивого не видел. Они с парнями помоложе подглядывали, бывало, за бабами, моющимися в бане или в Омушке – речке. Там, конечно, было на что посмотреть, что потом пообсуждать, но вот… эдакого… чтобы дыхание перехватывало…

Он смотрел и смотрел, то опускаясь по плоскому белому животу к тонким ногам, то вновь поднимаясь к будто на него смотрящим, небольшим бугоркам с темными зовущими «глазами». Понизу живота разливался жар, поднимавшийся выше по всему телу, доходящий до головы, бросающийся к щекам.

А девчонка вдруг поднялась, повернулась к нему гладкой ровной спиной и выпирающими пониже полукружиями, переходящими в красивые длинные ноги…

…Тарх зачарованно смотрел, позабыв про все…

…оттолкнулась от камня и бросилась «щучкой» прямо в озеро, всколыхнув серебро.

Как сдержался и не кинулся следом? Вылез дальше некуда, всматриваясь в рябящую гладь. Где же ты, краса? Неужели?

Девчонка вынырнула и громко ойкнула. А потом засмеялась, до того приятно, что, будь она сейчас рядом, обнял бы ее и не отпускал до конца жизни!

Плескалась она недолго, а когда выскочила, ровно рыбка, снова на камень, встала в полный рост, так что Тарх сумел разглядеть снова острые грудки с темными ягодками сосков и темный намокший треугольник внизу живота. Кровь ударила в голову, сам не заметил, как высунулся.

– Ну и чего прячешься? – спросила девчонка, нисколько не смутившись. – Меня, что ли, боишься?

Ринулся внутрь страх, да тут же сгинул там, а язык, будто самостоятельно, ответил:

– И ничего не боюсь я!

Засмеялась девчонка звонким смехом, тряхнула головой:

– Ну а раз так, то выходи. А то несподобно с деревом говорящим болтать!

Может, и говорили раньше про что-то, может, и пугали. Только это выветрилось из головы Тарховой, вылетело, замутилось, паутиной невесомой прочь унеслось. Встал, перешагнул через полынный круг, вышел из-за дерева.