Ринат Мусин - Любви все роботы покорны (сборник)

– Стой, Летиция. В тот день, когда я порезал палец, а потом заболел… что тогда произошло?

– Не пугайся, это не то, о чем ты подумал. Просто приближалось полнолуние, а в это время моледа очень активна; можно сказать – ядовита. Когда я увидела твою кровь и почувствовала запах, я сильно возбудилась. Мне не следовало тогда тебя целовать, ты мог умереть от заражения крови. Прости, я не сдержалась… – Она виновато улыбнулась. – Я понимаю, тебе трудно поверить в мои объяснения. Но ты же сам видел ожившего Игнасио.

– Наверное, я тоже сошел с ума.

Внезапно от курятника раздался резкий петушиный крик. Мы одновременно вздрогнули, словно имели одну плоть. Я перекрестился, а Летиция с тревогой произнесла:

– Слышишь, Каэтано? Светает. Скоро труп Диего найдут, и тебя обвинят в убийстве отца.

– На все воля Божья. Я совершил смертный грех и должен понести кару.

– Каэтано…

– Молчи! Я сейчас пойду к управителю и во всем сознаюсь.

– Во всем? – По ее лицу пробежала гримаса, а на дне глаз мелькнули алые огоньки. – Ты ни в чем не виноват, глупыш. Это я ввергла тебя в пучину греха, едва не погубив твою душу… Но я и спасу ее. А у меня души все равно нет.

– Не говори так. – Я взял ее тонкую ладошку и поцеловал. – Ты самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел. Пусть я безумен, но я тебя люблю.

Некоторое время мы молчали.

– Хорошо, – заговорила Летиция. – Если ты меня любишь, ты должен сделать то, что я скажу. Поклянись.

– Но…

– Никаких «но»! Клянись памятью своей матери.

В ее голосе прозвучало такое отчаянье, что я уступил:

– Клянусь.

– Тогда слушай. Сейчас ты немедленно уедешь.

– Куда?

– Куда глаза глядят. И чем дальше от Аревало – тем лучше.

– Но… А ты?

– За меня не переживай, спасай себя. В комнате Диего в ящике лежит кошель с монетами – возьми, тебе хватит надолго. Да, вот еще. Всегда обходи стороной Астурию – там обитает много клозов… А теперь – пора. Ты должен выбраться из селения, пока люди просыпаются.

Она попыталась встать, но я обнял ее за колени и упал лицом между бедер, жадно впитывая пряный запах ее тела. Я ничего не мог с собой поделать – эта женщина владела мной безраздельно.

– Мой мальчик Каэтано. – Летиция подняла мою голову, обхватив ее ладонями. – Подожди. Я знаю, чем тебе помочь.

Она легла на скамейку и, задрав платье выше пояса, широко раздвинула обнаженные ноги.

– Возьми меня, как тебе захочется; так, чтобы помнить обо мне всегда.

…Когда мы вышли во двор, я заметил у ограды тело нашей овчарки с перерезанным горлом – видимо, это сделал коварный Игнасио. А еще на снегу, припорошившем землю ночью, я разглядел отчетливые следы человека, уходящие к сеновалу. Летиция перехватила мой растерянный взгляд и мрачно усмехнулась. Мы вместе дошли до конюшни, где я быстро запряг коня.

У калитки Летиция нежно, как сестра, поцеловала меня в лоб.

– Летиция. Я… я всегда буду любить тебя и молиться за твое спасение.

Она пристально посмотрела на меня.

– Правда?

– Истинный крест!

– Тогда пообещай, что будешь беречь себя. Ведь если с тобой что-то случится, кто отмолит мои грехи? Обещаешь?

– Клянусь!

Она кивнула, затем провела ладонью по лошадиной гриве.

– Все. Тебе пора.

Я сел на лошадь и, прежде чем тронуть удила, взглянул в прекрасное лицо, обрамленное темно-рыжими кудрями. Больше я его не видел. Но память навсегда сохранила зеленые, словно изумруды, глаза и полуоткрытые в немом призыве алые, как ягоды дикой малины, губы.

Я скакал почти без передыху, ночуя у добрых людей в небольших селениях, и через неделю достиг ворот Толедо. Там я снял комнату на постоялом дворе – мне надо было хотя бы немного прийти в себя. Несколько дней я бродил по городу, удивляясь его многолюдности. Однажды я зашел перекусить в таверну и подсел за стол к двум подвыпившим крестьянам, приехавшим на ярмарку. То, что они обсуждали в пьяном разговоре, заставило бешено заколотиться мое сердце.

Один крестьянин пересказывал другому слухи о загадочных делах, сотворившихся в местечке Аревало: о том, как к местному священнику явилась некая девица по прозванию Летиция и призналась, что ночью убила хозяина трактира, у которого находилась в услужении. По словам девицы, тот, напившись, пытался ее изнасиловать, вот на нее и накатило затмение.

В тот же день в селении случилось еще одно жуткое и необъяснимое событие. Поздним вечером сельчане встретили на улице недавно убиенного и погребенного старика Игнасио, деда той самой Летиции. Старика схватили и посадили на цепь в подвале дома управителя Аревало, чтобы затем доставить для разбирательства в палату Святой инквизиции. Однако наутро в подвале валялся лишь полуразложившийся труп, который и захоронили на кладбище в той же яме.

Купив кувшин вина, я угостил своих соседей по столу и как бы невзначай поинтересовался:

– И что сделают с этой девицей? Казнят?

Рассказчик покачал головой:

– Про то мне неведомо. Выслушав признание девицы, священник пошел сообщить управителю, оставив ее под присмотром жены. А когда вернулся, девица уже тронулась умом и несла какую-то околесицу. Говорят, что ее отправили в Сеговию, в палату инквизиции. – Крестьянин икнул и, понизив голос, добавил: – Там по таким делам мастера. А еще, сказывают, что начат розыск сына убиенного трактирщика. С умалишенной девицы чего возьмешь? А парень куда-то пропал. Теперь гадают – то ли он отца убил вместе с девицей, то ли малахольная обоих прихлопнула.

После таких новостей я, решив не искушать судьбу, покинул Толедо и направился на юг, к Гранаде. Там я собирался записаться в солдаты вопреки данному Летиции обещанию беречь свою жизнь – в тот момент я хотел умереть. Однако по дороге пришло известие, что Гранада пала и война с маврами окончена. «Значит, на этой войне мне не суждено погибнуть, – подумал я. – Что же делать? Неужели весь остаток жизни прятаться, как беглому преступнику? Может быть, уйти в монастырь? Но ведь там придется исповедаться. Соврать священнику я не смогу, и меня казнят. Разве ради этого Летиция брала на себя мою вину?»

Так я грустил и размышлял, сидя в трактире где-то под Кордовой, когда молоденькая рыжеволосая служанка, чем-то похожая на Летицию, принесла мне паэлью. И я вдруг понял, что не хочу умирать. Что я сделал в своей жизни, кроме того, что натворил смертных грехов? Разве с ТАКИМ грузом надо представать перед очами Всевышнего?

Ночь я провел с рыжеволосой служанкой – она оказалась сговорчивой и с удовольствием приняла мои ласки вместе с серебряной монетой. Нет, я не предал Летицию – ведь ее я любил. А с податливой служанкой я утолял свою страсть; ненасытную страсть, которую разбудила во мне своим окровавленным поцелуем моя зеленоглазая искусительница.