Ринат Мусин - Любви все роботы покорны (сборник)

Скрученная тряпка летит в сторону торчащего из стены крана. Выплескиваю из ведра грязную жижу на колесо соседней машины и топаю набрать чистой воды. Осталось шесть машин – и домой. Часа на полтора где-то. А не испить ли нам чаю, сказал граф… из термоса да с бутером. Отнюдь, сказала графиня, вот с той «маздулеткой» сейчас вступим в отношения, а потом можно и потрапезничать.

Окатываю тачку из шланга. Да уж, так заляпать машину надобно постараться. Грязюка пышная, набухшая, струится чувственно. В попсовых клипах голенастые певички в такой поваляться любят. Ох, я бы тоже поизвивалась по грязи в тоненькой мужской сорочке. Кабы фактура подходящая была… Стоп! Я самая обаятельная и привлекательная. Правильно? Итак, тряпочку изящно так в ручку и верх, вниз, туда-сюда-обратно… Во-от, во-от… А тачка того слонопотама надутого, с бородищей. Хоть бы раз чаевые дал, барабас недоделанный, а у самого ботинки как две мои месячные… м-да… через два дня должны, дай бог, начаться… Вот вечно у девчонок так: сначала «придет – не придет», потом «придут – не придут». Так, не отвлекаемся на прозу жизни. Я самая… Обкатим еще разок. Во, грязища потекла! Ну, поехали, поступательными движениями…

Черт! Если уж заколка слетит, то в самое дерьмо. Такой процесс обломался в зародыше. Ну вот кто бы объяснил, где логика: ручками своими нежными без перчаток грязь с тачек смываю, химией всякой натираю, и нормально. А из лужицы собственную заколочку любимую достать – двумя пальчиками, по-чистоплюйски.

Топаю к крану, тщательно вычищаю грязюку, забившуюся в пластмассовый орнамент. Вещица простенькая, но дорога как память. Витечка ведь как нежно, бывало, по волосам мне щеткой проведет, заколку на них защелкнет, затем пальцы мне под одежду запустит и все курлычет что-то. Ласковый был. Сплыл. И вот единственная память. Впрочем, через пару дней посмотрим, единственная ли. Бляха муха, заткнись, Светка, не каркай! Стой и заколку, Витечкин презентик двухкопеечный, лобызай.

Злюсь на себя, как обычно. Все у меня через анус, двуликий причем. Как ни изгаляйся, с какой стороны к ситуации ни подползай, четко влезаешь в отверстие. И сидишь там, ожидая, что боковые стенки рассосутся. И веришь, что с понедельника… И когда-нибудь эта хайтековская высотка, в гараже которой по шесть часов на дню намываешь чужие тачки, распахнет для тебя двери роскошного кабинета с мягким кожаным креслом и тончайшим плазменным монитором на массивном столе. Ладно, еще два года учебы, и тогда… Тогда диплом, а затем какой-нибудь пыльный угол в этой высотке или другой. И еще лет через пять какая-нибудь студенточка будет драить мое ржавое авто.

Эй, настроение, куда подевалось? Сейчас устраиваем «маздюлине» финальный душ Шарко по самые подошвы, затем сеанс эротического контакта под экзотический аромат полироли.

Заканчиваю уже поливать и тут вижу, из-под заднего колеса блеснуло что-то. Наклонилась, ковырнула. Колечко беленькое, крохотное, все в грязюке. Обтерла его. Камушек тоже беленький, овальный, с маленьким солнышком внутри. Вроде бы такой лунным камнем называют… Милое колечко. Вряд ли оно принадлежит барабасу. Да если бы и принадлежало. Он мне на чаевых задолжал, как земля колхозу. Сую колечко в карман джинсов, хватаю полироль и летящей походкой направляюсь к тачке.

И вот уже мы с барабасовым «маздюком» близки к апогею, к тому наивысшему пику удовлетворения, что разорвется фейерверком на губах: ос-та-лось-пять, ва-шу-мать! И тут слышу, меня зовут.

– Светка, кончай ишачить! – это Серега орет с соседней площадки. Там у них парковка побольше и двое работничков. Плюс парковщик. Я в своем закуте одна: сама танцую и пою, сама билеты продаю. У меня машины бухгалтерии и хозчасти. Их всех там на работу берут после троекратного прохождения теста на экстремальное жмотство. Большей частью мымры в возрасте между «как вы замечательно выглядите» и «вы так хорошо сохранились».

– Че такое, Сереж? – ору.

– Завязывай с работой, подгребай. У Витька днюха. Айда, прими соточку с джентльменами!

При звуке имени я вздрагиваю: кругом одни Витьки. Никакого воображения у предшествующего поколения: ни тебе Артамонов, ни Пантелеев с Емельянами. А именинник-то – парковщик, невысокий парнишка, хохмач, на ходу плетет совершенно фантастические байки, звучащие, однако, абсолютно достоверно. Его вроде за что-то выперли с четвертого курса литературного прямиком в мушкетерскую роту. Интересно, подал ли он уже прошение о переводе из парковщиков в заместители главного редактора «Литературки» или будет доучиваться…

– Иду, пять сек! – кричу. Быстренько прохожусь марлевой тряпицей по стеклам, закрываю «Мазду». Миздец, дорогая, я ушла.

Ребята расположились в «кабинете» парковщика – каморке, размеры которой и у Анжелины Джоли вызвали бы навязчивые мысли о диете. Выдохнув, я втиснулась в бездверный проем. Именинник вдохновенно развешивал лапшу на ушах присутствующих. Серега и его напарник с непарным именем Один (наверно, у его мамы при родах крышу конкретно перекособенило) завороженно внимали. Меня втянуло с полпредложения, хоть и вещал Виктор что-то «за политику». Почувствовала, превращаюсь в слуховой аппарат.

– …вот бабки по аптекам и обсуждают статейку этого полоумного астролога, дескать, вызвездилось Сергиевскому предопределение свыше: стать этаким гарантом стабильности на Руси. Вроде, пока он у руля, никаких потрясений не будет. – Витек импровизировал на тему шумихи в прессе вокруг имени силового министра.

– Ну он прям современный Распутин, – подал голос Один.

– Распутин, два – Путин. История щедра на параллельности. Впрочем, и на перпендикулярности тоже.

Тут именинник прервался:

– Привет, Светлана, присаживайся. Ты там у себя закончила?

– Нет, еще пять тачек осталось. Так что я по-быстрому поздравить сюда и обратно пахать. Хотя они чистые, там можно лишь полироль.

– Полироль – когда ты в одной пьесе и Лаэрт и Гамлет. Давай Сереге ключи. Он тачки по одной подгонит, и мы сможем вблизи понаблюдать твои эротические полироли.

Я смутилась. Как-то не приходило в голову, что мои попытки разнообразить рабочий процесс привлекли внимание окружающих. Я выложила на стол оставшиеся ключи, Серега сгреб их в карман и вышел. Пока его не было, я, напрягая воображение на всю катушку, постаралась наворотить на столе праздничное изобилие из хлеба, зелени, колбасной нарезки и банки шпрот.

Потом мы пили теплую водку, слушали Витькины истории, эротично полировали машины и хохотали, хохотали. И снова пили, и снова хохотали.

Проснулась я у Витьки. Никакой амнезии, конечно. И никакого сожаления. Витька лежал рядом и улыбался. До чего все просто.

Вместе с ним улыбалось мне во весь рот нарисованное на оконном стекле солнце.