Генри Лайон Олди - Призраки Ойкумены

Кинжал угодил плашмя в плечо спортсмена. Честно отмечая любое попадание – силу, точность, качество потенциального ранения – педант-нейтрализатор добавил бергландцу самую малость: пятьсот граммов в худшем случае. Но эти злополучные полкилограмма, помноженные на мощное движение торса Шильдкнехта, вынудили бергландца откинуться дальше, чем он хотел, и поднять рапиры выше, чем он собирался. А Джессика уже заканчивала головокружительный пируэт, срывая с себя плащ освободившейся левой рукой. Завязки плаща, пришитые «на живую нитку», от рывка лопнули, и алая волна захлестнула, накрыла, повлекла в пучину скрестившихся «близнецов».

Шпага вонзилась Шильдкнехту под челюсть.

Вернее, вонзилась бы, сражайся бойцы всерьез. Здесь же, на площадке, острие шпаги отскочило от нежной плоти, словно ударилось о каменную стену. Смертельное ранение – нейтрализатор одарил бергландца дополнительным весом, равным собственному весу Шильдкнехта. Спортсмен рухнул, как подкошенный. В падении он умудрился высвободить левую рапиру – и, воспользовавшись мигом торжества Джессики Штильнер, нанес девушке изумительный укол выше колена.

Двойной укол, отметил Диего. Правая рапира, следуя за освободившимся «близнецом», ужалила бедро Джессики через ткань плаща. Рудольф Шильдкнехт был природным бойцом, он дрался до конца. В реальной схватке оружие проткнуло бы и плащ, и ногу. Учитывая, что он бил вслепую, не в силах оторвать щеки, превратившейся в гирю, от пола… Браво, одними губами произнес Диего. Браво, земляк.

– Браво! – воскликнул Пшедерецкий. Бледные щеки его окрасились слабым румянцем. – У Руди мертвая хватка! Не правда ли, он мастер?

– Маэстро, – согласился Диего. – Что же вы скажете о сеньорите Штильнер?

– Восторг. Чистый восторг. Это, признаюсь честно, еще не мастерство. Но в будущем, при должном усердии, это может подняться выше мастерства.

– О да, вы правы. Это талант.

– Талант?

– Мой отец сказал бы, что это искусство.

– И, как любое искусство, – по лицу Пшедерецкого бродила рассеянная улыбка, – оно, свобода во плоти, существует строго в рамках правил. Уверен, вы заранее выяснили, что бросок и плащ не вызовут негативной реакции судей. Это же ваша идея?

Диего кивнул:

– Идея моя. А с правилами разбирался мар Дахан. Он сказал, что соответствие правилам – девяносто восемь целых шестьдесят две сотых процента.

– Почему не сто?

– Мар Дахан убежден, что стопроцентных вероятностей не существует.

Джессика хромала к выходу с площадки. Маэстро вспомнил каторжан – убийцы и налетчики, сосланные в каменоломни Тренбальса, ходили точно так же, таская за собой пушечное ядро, цепью прикованное к щиколотке. По счастью, девушке хватило навыков, помноженных на инстинкт самосохранения, чтобы отшатнуться от Шильдкнехта сразу по получению «ран». Она упала, больно ударилась локтем, выронив шпагу, и напряжением всех мышц, больше похожим на судорогу, отбросила себя еще на метр от бергландца. Валяясь ничком, он не мог в третий раз достать соперницу рапирой – сердце, печень, другой жизненно важный орган. Отквитай упрямец смертельное ранение, и успех восхитительной сеньориты Штильнер пошел бы насмарку. Адреналин кипел в крови девушки, мобилизуя тело на подвиг; гематрийский рассудок до мелочей просчитывал распределение дополнительной нагрузки, контролируя ходьбу.

– Прошу прощения…

Диего шагнул к выходу с площадки, готовясь подхватить девушку, когда та переступит условную границу. Он забыл, что нейтрализатор отключится сам, едва Джессика окажется вне силового колпака, а значит, сгинет и дополнительный вес на ноге. Он видел, чувствовал, понимал одно: раненая ковыляет, сейчас упадет, и долг мужчины… Маэстро протянул руки к гематрийке – и внезапный столбняк превратил его в статую.

– Ад и пламя!

– Извините, ради бога. Я, кажется, не вовремя…

Карни выглядела моложе обычного: совсем девчонка. Тонкое белое платьице, голые коленки. Кровь ударила маэстро в лицо, щеки закололо тысячью иголочек. Господь Горящий! Миг назад он стоял вплотную к Джессике Штильнер: лицом к лицу, грудь в грудь. Руки вскинуты вверх, клинки рапиры и шпаги скрещены в сильных частях. Только сейчас Диего понял, как сильно он вспотел. Да от меня разит, сказал себе маэстро. Хуже, чем от кобеля, высунувшего язык по жаре. Господи, как стыдно! Господи, почему мне так стыдно?

Он не мог прикоснуться к Джессике. Не мог, и все тут. Девушка уже падала, левой ногой шагнув за порог, а Диего Пераль – проклятье! – стоял столбом и задыхался от мышечного спазма.

– Позвольте мне…

Ловко обогнув маэстро, борющегося с приступом каталепсии, Антон Пшедерецкий принял на руки падающую Джессику. Вскинул поудобнее, подмигнул: удобно ли, сеньорита? Вымотанная до предела сил, гематрийка доверчиво обхватила Пшедерецкого за шею, опустила голову ему на грудь и пробормотала:

– Я сейчас усну. Честное слово…

– Спите хоть до завтрашнего утра, – предложил галантный чемпион. – Я отменю свой поединок с тилонцем. Спеть вам колыбельную? У меня драматический тенор.

– Нейтрализатор, – прохрипел Диего, чувствуя себя лишним. – Он что, не отключился?!

Пшедерецкий смотрел на маэстро поверх плеча Джессики:

– Он отключился.

– Тогда почему она упала?!

– Организм не сразу корректирует исчезновение нагрузки. Я бы удивился, останься она на ногах…

На площадке ассистент отключал нейтрализатор Шильдкнехта.

– Не завидуйте, сеньор Пераль, – как ни странно, иронизируя, Антон Пшедерецкий делался абсолютно не похож на дона Фернана, тоже склонного к издевке. – Завидовать дурно. Если хотите, возьмите на руки господина Шильдкнехта. Уверяю, он будет счастлив. Выигрышная сцена: земляки находят друг друга. За такую сцену режиссеры продают душу дьяволу. Кроме того, у вас есть предо мной могучее преимущество.

Диего хотел промолчать. И не удержался:

– Какое?

– Желание.

– Что?!

– Ваше заветное желание исполнится. А мое – нет.

– Почему?

Пшедерецкий расхохотался:

– Вы же выиграли пари?

Тысяча чертей, подумал Диего. Совсем забыл.

– Вы делали на меня ставки, – буркнула Джессика. – Сволочи.

– Рекомендации врача.

– Полезно для психики?

– Полезно для позвоночника.

Это была лишь часть правды. Травма позвоночника – последствия «горячего» выхода с Террафимы – едва не запрессовала Идана Яффе до конца его дней в тараканий панцирь экзоскелета. Врач-консультант в реабилитационном центре «Каф-Малаха» действительно рекомендовал Яффе больше ходить и стоять, нежели сидеть. Но отказ присесть давал также определенное психологическое преимущество. Он позволял проследить за реакцией собеседника: останется стоять или все же сядет? Если сядет, то как именно? Как хозяин, потому что дома? Как гость, несмотря на то, что дома?